Полную версию интервью можно послушать здесь:
Армен Джигарханян. Интервью. Часть 1
Армен Джигарханян, сыгравший сотни королей, садистов, диктаторов, был дважды женат. Первая его жена потеряла рассудок, вторую он увез из родного Еревана, похитив из-под носа режиссера. Спустя сорок лет Армен потерял единственную дочь и попытался стать отцом для всех, кто работал с ним рядом. Иногда хочется спросить совета у человека, который потерял все и остался сильным. Никогда не знаешь, что такой человек тебе ответит. В особенности, если это актер. Тем более – армянин. Особый случай – если это Джигарханян… Главный редактор «Чтива» и обозреватель радиостанции «Голос Столицы» Алексей Бобровников взял интервью у знаменитого актера, попросив у него несколько советов, или целый «урок выживания».
Алексей Бобровников: Армен Борисович, наверняка был какой-то случай, когда вам нужно было принять решение, очень жесткое решение, за очень короткий срок. И решение, когда вы его приняли, оказалось вдруг правильным. Вот на своем примере вы можете рассказать, как быть в такой ситуации?
Армен Джигарханян: Нет. Не могу сказать. Не могу, сыночка. Я не тиражирую, дома не держу и не записываю случаи жизни. Они происходят, у меня профессия, ты знаешь, странная – актер. У меня самый страшный вопрос, который мне задавала жизнь, это: кто я? Вот артист Джигарханян, или Сенека, Отелло, Пи..арас Петрович, и так далее и так далее. А никто не знает.
А.Б.: Вот вы мне говорите «сыночка». Допустим, всем своим актерам вы так говорите, всем вы так говорите, потому что все – ваши дети и внуки. И вот этот человек к вам пришел и говорит: «Я должен взвесить, я должен принять какое-то решение и я не знаю. Я пытаюсь разумом к этому подойти, но разум мне не дает мне ответ на этот вопрос. На чем мне сосредоточиться, что мне в себе нащупать, чтобы понять, что делать сейчас?»
Армен Джигарханян: Я тебе могу посоветовать как другу. Это надо дать задание своему организму. Знаешь, вот как когда кушаешь – вот ты чуть больше выпил височки, или алкоголя, а потом тебя начинает тошнить. То есть организм тебе подсказывает претензию. Вот так, если у тебя такой серьезный вопрос, на который нужно ответить, вот только единственный этот способ я знаю. Единственный. Это надо загрузить организм свой этой проблемой. Вот знаешь, есть одно из моих любимых выражений Станиславского: «магическое если бы».
А.Б.: Но как вы любите говорить, я это помню из наших старых интервью, обожаю эту фразу и всем её цитирую – когда вы говорите: «послушай организм, как организм отреагирует…»
Армен Джигарханян: Только! Только единственный возможный вариант, другого нет. Я даже не знаю… Черт его знает.
А.Б.: Был момент, когда вы себе сказали: «всё, я больше на сцену не выйду». Что вы сделали, чтобы это случилось опять? Вы что-то сами с собой сделали, или оно само сделалось?
Армен Джигарханян: Нет, я не хотел идти на сцену. Не хотел. Мне стало и скучно, и неинтересно. Я специально для этого ничего не делал. Я действительно лет десять не выходил на сцену. Ну, придумал себе всякую ерунду, типа «старый я», потом здесь «я обкакаюсь», здесь «я обписаюсь» и так далее. Это разговоры, вообще разговоры, вот во что я не верю точно… Знаешь, во что я не верю? Когда говорят «вот тогда я понял». Я думаю: никто, ничего, никогда не понимает. Потом проходит пять минут, десять минут, двенадцать минут, потом пошел на улицу, выпил чай, пришел домой и, оказывается, я вообще не про то думал. Вообще, я дурак забитый, понимаешь?
А.Б.: Да, вполне.
Армен Джигарханян: Правда, я не кокетничаю с тобой. Я просто убежденно говорю тебе, что это так. Я не знаю. И, я думаю, мало кто знает.
А.Б.: С этим вашим знаменитым «послушаем организм». Хорошо, вот мы послушали организм, а что он должен сказать? Нужно идти туда, где хорошо и комфортно, или…
Армен Джигарханян: Не знаю, сыночка.
А.Б.: Тоже не знаете?
Армен Джигарханян: Если бы я знал… Это может быть самое мучительное, что есть на свете. Вот найти этот ответ. Никто не знает, мальчик мой, даже при жутком желании это не происходит, потому что вот, например, моя профессия – актер. Вот мы идем на сцену, репетируем, долго копаемся… Но я тебе скажу тайно, чтобы никто не знал кроме нас с тобой, что ведь никто же ничего не знает по-настоящему. Нам что-то подскажет вдруг, понимаешь? Вот чтобы мы с тобой не стеснялись про это думать. Потому что это действительно так. Понимаете, товарищ Бобровников?
А.Б.: Понимаю, товарищ Джигарханян! Как вы думаете… теперь вопрос и сложнее, и проще одновременно… но, наверное, сложнее.
Армен Джигарханян: Скажи, мальчик.
А.Б.: Как вы думаете, какая самая большая ошибка, которую допускают родители?
Армен Джигарханян: Это сложный вопрос, очень. Потому что он замешан на биологии, понимаешь? Поэтому там очень трудно. Но я, например, если меня спросишь, могу дать очень неквалифицированный ответ. Но я думаю, вот если касается детей и животных, говорю тебе осознанно, там очень важно: ребенок должен знать, что ты любишь его. Второй момент важный – ребенок должен знать, что ты ему веришь. По-настоящему! Не делаешь вид! Понимаешь? Он, этот ребенок твой, то что вот пристало к твоему телу, он это должен знать, что ты его по настоящему любишь. До боли его любишь. А не делать вид: «ой, солнышко, как я тебя люблю». Это херня, это никому не нужно. Или вот еще может быть сложнее, это чтобы ребенок понимал, что ты ему веришь. Вот он врет, обманывает, вот на твоих глазах… Но ты должен убедиться, что это единственный способ, не соврать ему, этому ребенку.
А.Б.: Убедить себя в том, что ты ему веришь, и верить?
Армен Джигарханян: Да, да, он должен знать, что ты ему веришь. «Подожди, я же тогда. Нет, а я тебе, мне это нужно. Так мне выгоднее».
А.Б.: Потому что вера, доверие – это лучший инструмент манипуляции, правда?
Армен Джигарханян: Конечно! Потому что и в ту сторону плохо, и в эту сторону плохо. Это надо только посередине, как говорил кто-то, да? Что хороший музыкант – тот, кто точно попадает в эту ноту.
А.Б.: Ну, вы меня сейчас совсем запутали, потому что я думал, что с детьми как с женщинами, а с женщинами же так нельзя, там сложнее.
Армен Джигарханян: Что?
А.Б.: Вот эта штука, то есть – какую ошибку допускает родитель, чтобы ребенок верил.
Армен Джигарханян: Нет, я этого ребенка-женщину не знаю. Женщина – самая большая, может быть, загадка нашей всей жизни. Потому что если ты мне поверишь, можешь это выбросить вообще, но я думаю, что если этот Господь Бог есть, если он существует, то я думаю, самое страшное, что он придумал, это самец и самка. Причем, с каким результатом он их выдумал, да? Для продолжения рода. Но как же можно было это вот так коварно выдумывать? Двух антиподов придумать, понимаешь?
А.Б.: Да, и с этим ничего не сделаешь – вот самое страшное.
Армен Джигарханян: Ничего. Никто не может сделать.
А.Б.: А какую иллюзию из тех, которые вталдычивают детям, вбивают им в головы с детства, вы бы запретили культивировать?
Армен Джигарханян: Я примитивно скажу тебе – неправду не говори. Неправду не говори, она все равно на нас отразится плохой стороной, неправду нельзя, надо правду. Она трудная, потому что надо же соразмерить, надо продать, за что мы продадим, а за сколько мы купим и так далее. Это существует в нашей жизни каждый день. Но если заходит о воспитании детей, или не воспитании, а взаимоотношении, что надо постараться не врать. Это трудно очень. Очень трудно.
А.Б.: Армен Борисович, а если бы вы вот были таким Великим Программистом всего сущего, который все может перепрограммировать и переписать какие-то законы. Что бы вы ввели или наоборот отменили?
Армен Джигарханян: Ничего. Ничего-ничего. Ничего не имею права, потому что я человек чувственный, только этим я и живу, только в это влюбляюсь, верю, иду за этим. Ох, какая женщина, ох, какой парень, это мой друг, это актёр и так далее. Нет-нет-нет, других нет, сыночка. Это как сказал Толстой гениально: «Мне не хватает энергии заблуждения». Знаешь эти фразы?
А.Б.: Нет, этой я не знаю.
Армен Джигарханян: Это Лев Николаевич сказал, он сказал: «У меня готово уже все, чтобы писать этот роман, мне не хватает энергии заблуждения». Вот запомни эти слова, это поразительная фраза: «Энергия заблуждения». Подумай об этом, это очень серьёзный вопрос, и очень странный. А где же наша коммунистическая уверенность? Нет уверенности, сыночка.
А.Б.: Такой, практически банальный вопрос, потому что, наверное, действительно банальный, но – что бы вы пожелали человеку, который почему-то думает, что он уже всего достиг?
Армен Джигарханян: Нет, ничего не сказал. Я бы там, близко не пошел бы, очень близко к этому не пошел бы. На контакт не пошел бы. Там есть, там много дури. Дури много, я это знаю, и очень хорошо знаю, что мы многого не знаем, что мы делаем, чего мы хотим.
А.Б.: Я, Армен Борисович, для себя понял такую вещь, что я стараюсь держаться подальше от людей, которые могут вслух говорить о себе, что они талантливы, или гениальны – не дай Бог.
Армен Джигарханян: Да, так это да, таких людей надо бояться.
А.Б.: Да. Потому что среди них самые большие диктаторы и самые жестокие персонажи вообще.
Армен Джигарханян: Да, мой мальчик. Вот я уже довольно долго прожил, мне уже 80 лет скоро, поэтому я прожил большую жизнь. Вот я сейчас впервые услышал слова, не впервые, не вчера, не позавчера, дальше, слова, которые сказал Ницше. Он сказал: «Искусство нам дано, чтоб не умереть от истины». Это страшные слова, и удивительно про театр – что такое театр, и что такое вообще жизнь человеческая.