Дождь только утих. Длинные капли еще ползли по стеклянной стене — с той стороны.
А с этой к горлу уже подступала та самая тоска — тягучая, сладко-горькая, как вишневая смола.
Такая всегда накатывает, когда заканчивается дождь.
Люблю его.
И его тоже.
Вот только справлюсь здесь, и домой – к ним.
Я перевела взгляд c заплаканного окна на выступающего.
За кафедрой стоял мужчина среднего вида: средний рост, вес, средненький костюмчик, и довольно посредственный голос выдавали в нем чиновника среднего звена.
— Не будет ни-чего-го, — неожиданно четко произнес он.
И большая аудитория затихла. Все эти люди с блокнотами, диктофонами, камерами и фотоаппаратами на секунду замерли.
Стало слышно, как навязчиво зудят лампы дневного света. На их фоне он объявил:
— Я складываю полномочия. Ухожу с должности.
Удивленный гул прокатился по залу.
— Мое место никто не займет. Потому что — никого не будет.
Гул стал вопросительным.
— Никого. И ни-че-го, — добавил он.
Тишина. Белая зудящая тишина.
Мужчина отогнул микрофон и прокашлялся.
— Скоро пройдет огненный дождь, все сгорит, на Земле не останется ничего, кроме земли, — сообщил он. Произнес через запятую, буднично, как прогноз погоды.
То есть как?
Я захлопнула блокнот и вытянула шею.
А-ну – еще раз…
— Огненный дождь убьет всех. Ничего, кроме земли, — как по заказу повторил чиновник.
— Господин N тоже уже сложил полномочия, – продолжал он, будто это имело хоть какое-то значение. — Министр D с минуты на минуту объявит об отставке. Ожидается, что все чиновники, включая президента, покинут свои посты, до того, как катаклизм начнется.
У меня звенело в ушах.
Лампы дневного света работали слишком громко.
«Ничего, кроме земли».
Я посмотрела на мокрое от недавнего дождя окно. Широкое. Во всю стену.
Она была уже тут.
Сладко-горькая. Тягучая. Как вишневая смола, за которой мы охотились в детстве.
«Не останется никого…»
Я пыталась понять, о чем сейчас следует думать. Ну, о чем думают люди в такую минуту. Когда следующей может уже не быть.
Люблю его.
Да. Люблю.
Скоро его не будет. Может быть, через секунду.
Но и меня не будет.
Сколько секунд пройдет между тем, как он… и тем, как я? Я не узнаю. Впрочем, даже не узнаю, кто первый…
У меня есть сын.
Я люблю его больше жизни.
Его не будет.
Но и моей жизни тоже не будет.
Так к чему эти сравнения?
Обмен невозможен.
Я машинально встала и, наталкиваясь на чужие колени, побежала к окну.
Там неотвратимо поднималось гигантское солнце.
За стеклянной стеной стоял ослепительный летний день. Нереальной красоты.
Деревья, дома, машины, прохожие тонули в расплавленном золоте.
Сладко-горькая…
Я вдруг поняла, что больше не чувствую ее.
Отпустила.
Отпустило.
Я улыбнулась.
Легкие раскрылись, как парашют, как крылья.
И я полетела, упиваясь своим легким дыханием.
Никогда мне не дышалось так широко и вкусно, как в эту последнюю минуту.
И единственное, чего мне по-настоящему захотелось, — закурить.
текст: Ольга Кашпор,
фото: universetoday.com
