Он был одет в черные кожаные штаны и практически лыс.
Вася Абрамов вывалил ноги на стол и курил, корча сам себе страшные гримасы.
Интересно, о чем он сейчас думает?
У Абрамова небритое лицо с хитрыми глазами, выглядывающими из-под большого, морщинистого, как у мумии или шимпанзе, лба.
Лоб он прикрыл разлапистой пятерней. Между указательным и средним пальцами торчит дымящаяся сигарета. Из под этой, кажущейся преувеличенной, ладони смотрят ироничные глаза.
В баре, где он назначил встречу для собеседования, много б..дей и мало света.
Абрамов любит такие места – однажды он подарил свой старый Харли Дэвидсон одной из своих любимых стриптизерш.
Но больше кокаина и женщин Абрамов любит себя, особенно в те минуты, когда держит в руках 24 полосы скандала, отпечатанных в ч.б.
Газета, которую он делал, была наглой и грубой, как и ее редактор. И, надо отдать должное, газета была хороша.
Я подошел к столику, за которым сидел мой будущий босс… Впервые я мог рассмотреть его вблизи.
Те, кто долго работают с олигархами, рано или поздно становятся их маленькой копией. У Абрамова тоже есть хозяин, на которого он похож… Он облысел так же; так же картавит. Вот только в их случае еще неизвестно, кто первый облысел, а кто первый стал картавить… Кроме того, Абрамов никогда не признается в том, что у него есть хозяин.
Сталин мог себе позволить называться Хозяином, а все те, кто пришли вслед за ним, не вытягивают на большее, чем «босс» или, так уж и быть, «биг босс»… Они – герои другой эпохи, эпохи украденных идей и заимствованных слов.
Например, D.J. Cox.
Vodka: connecting people…
Организм редактора – предмет зависти любого газетчика, идеальная машина для производства новостей. Неудачники, подражавшие ему, уже давно или в могиле или в клинике Кащенко.
Абрамов способен выпить сколько угодно виски, нанюхаться кокса, а утром придти на редколлегию как ни в чем не бывало… и выпустить лучшую газету в стране.
Газету, у которой есть лицо даже тогда, когда рожа ее главного редактора – заплывшая багровая маска с окаменевшими, как створки ископаемого моллюска, разрезами глаз.
Именно поэтому, а еще из-за феноменальной способности Абрамова придумывать заголовки к самым безнадежным материалам, те, кто работали с ним, считали его гением. С большой буквы «Г».
Была одна вещь, которая способна не на шутку разозлить его: это когда Абрамова называют Абрашей. Такое обращение уменьшает ковбоя в черных кожаных штанах до размеров маленького картавого семита.
Но я никогда не назову его «Абрашей».
Б..дью, сатаной, подонком, хреноголовой тварью… Абрашей – никогда.
«Ты долго будешь вые..ваться?» – спросил хреноголовый.
Я недоуменно посмотрел на него.
«А что ты платишь?» – спросил я.
«Я плачу зарплату белыми. Все деньги чистые, уплачены все налоги и так далее…» – ответил сипящий, картавый голос.
«Это не ответ» – сказал я. – «Мне посрать, уплачены у тебя налоги или нет. Сколько я буду получать на руки?»
Редактор одобрительно ухмыльнулся.
«А сколько ты считаешь, ты стоишь?»
«Я стою три штуки в месяц, – говорю не колеблясь. – Но возможен торг».
Хреноголовый, он же Абрамов, склонил голову набок и начал хрипеть. Когда он смеется, раздается звук, будто какой-то пластиковой хреновиной с зазубренными краями водят по другой такой же пластиковой хреновине. Медленно-медленно так водят.
«Я буду платить тебе полторы штуки в месяц, старик» – сказал Абрамов, когда закончил хрипеть. «Но учти одну вещь. Только в моей газете ты можешь работать жестко и не бояться при этом, что какие-то лохи тебя засудят за клевету или как это у вас тут, хохлов, называется?.. Наклэп!»
Надо отдать должное – Абраша умеет защищать своих людей.
«Можете посылать их на х…, а можете интеллигентно – ко мне» – вот два маршрута, по которым он посылает тех, кто выражал свое недовольство редакционной политикой. Второй путь вел туда же, куда и первый – только более замысловато.
Пока я размышлял о том, как выторговать себе лучшие условия, подошел официант и вопросительно уставился на меня.
Я автоматически выпалил: «виски».
Вместо чая с ромом, который обычно пью, заказал виски со льдом – напиток моего визави.
В этот момент я понял, что сдался… Внутренне, я уже был с ним.
Не могу сказать, что капитуляция не входила в мои планы, но я не ожидал, что это случится так быстро.
Абрамов больше не смотрел на меня вопросительно: мы оба понимали, что сделка состоялась. Осталось лишь уточнить детали.
«Я согласен» – сказал я, когда мы выпили. «Но сначала мне нужно слетать в Лондон. Есть одно маленькое дело».
Абрамов развел руками – мол, надо, так надо.
Потом мы замолчали.
«А я люблю Лондон…» – вдруг сказал он.
«Я тоже… Гайд-парк, Тейт Модерн, ночные мосты Темзы» – искренне, обрадовавшись новому повороту беседы, перечислял любимые точки города, который всегда останется для меня столицей всех столиц.
«Эль Самуэль Смит…– продолжил я мечтательно. – А еще там это йо..нутое ускоренное небо, которое плывет над головой в три раза быстрее обычного».
Абрамов посмотрел как-то странно.
«Я ничего этого не видел» – сказал он задумчиво, глядя куда-то поверх меня; туда, где посреди потолка вертелся мерцающий всеми цветами радуги шар.
«Как не видел?»
Ведь все знают, что Абрамов летает в Лондон по два раза в месяц – за деньгами своего хозяина — опального олигарха.
«Не видел – повторил он.– Каждый раз, как прилетаю в Лондон, случается кокаиновая ночь. А потом – сразу в Москву. Или в Тель-Авив. В Тель-Авиве то же самое…»
Он снова засмеялся своим хрипящим, скрипящим смехом человека-пилы.
Я вдруг понял, что и говорить-то больше не о чем, кроме как о том, какой должна быть завтрашняя передовица и что будет открывать страницу деловых новостей…
«Привет Лондону, – произнес он напоследок – Может, я тоже туда съезжу… В парке погуляю… Там ведь есть эти утки, да?.. Вот, уток покормлю… Может, и у меня когда-нибудь будет выходной».
текст: Алексей Бобровников, фото — Александр Зинченко