Может, у каждого есть такой человек, и мне тогда стыдится нечего, — думала она. Может, каждый периодически предается этим мыслям “в никуда”, мыслям ни о чем. Ведь все мы похожи, а значит  можно считать нормальным, что периодически ей хочется висеть написанной маслом картиной на стене в доме, обветшавшем за столетие. Это не были сомнения, угрызения или сожаления, может это осень? Подобная отговорка шла в разрез с логикой: вот уже более семи лет (собственно, со дня их знакомства) этот человек занимал какое-то особое место в ее жизни. И эта роль называлась — НИКТО. Спустя множественные попытки подобрать подходящий титул, они обоюдно согласились стать НИКЕМ. Никто периодически писали друг-другу, в самые неожиданные моменты, писали что-то глупое и ненужное: текст не имел значения, важен был факт. Иногда вечером раздавался звонок, и он слушал ее голос.

Они могли говорить: «всегда», «никогда», «невозможно», «необъяснимо», «бесполезно», и снова «никогда» и это НИЧЕГО не значило. А завтра наступали те самые «всегда», «невозможно» и «никогда»: можно было безответственно обещать что угодно. Им было необходимо врать о себе, друг о друге, о мире, о прошлом и будущем.

Время не было лекарством, ведь лечить было НЕЧЕГО.

Сколько таких историй? У каждого найдется парочка, никто их не рассказывает, ведь рассказывать-то НЕЧЕГО,- успокаивает она себя. А хотелось бы? Хотелось бы, чтобы у НИКОГО были черты лица, воспоминания, события? В том-то все и дело, что нет. Наверное. Да и что еще у них могло быть? Роман — был, дружба — была, и два года демонстративного безразличия, и год улыбок тайком, хотя скрывать было НЕЧЕГО… уже тогда. Но нам нравилось, — думала она,- как малым детям, воображать, что мы владеем тайной, где под зелеными стеклянными осколками спрятан волшебный клад. Нам казалось, что это имеет значение, что это кого-то интересует, и потому, случайно встречаясь, мы многозначительно отворачивались, а потом писали сообщения: «привет, рада видеть». Мы были НИКЕМ, а в самом деле, а кем еще мы могли быть? Это угнетало и окрыляло надеждами, мы делали вид, что НИКТО — это больше, чем кажется, мы верили в это и говорили о том, что имело значение в те годы.

Но годы прошли, а она уже в двенадцатый раз обновляла электронную почту после отправки вопросительного ответа на его утвердительный вопрос. В этом были все они. Чего она ждет там, в письме? Как и семь лет назад она не могла этого понять. Может это просто тоска, может осень пришла к нему?

Каждый молча знал, что ЭТО навсегда. Навсегда, и потому не торопились и не переживали, не ждали по-настоящему. Это «НИЧЕГО», словно дырка от бублика, было таким самодостаточным. Может быть, каждый обладает таким плотным и очевидным жизненным нулем из обстоятельств?

Бывают, конечно, мечты, — продолжала она, — но ЭТИ с очевидностью не вписываются в рамки жизни. Их то и мечтами не назовешь: ТАМ, она живет с ним в черно-белом кино, висит на стене картиной без рамы, где он играет на рояле, а она, отворачиваясь, уходит в пустоту в красном бархатном платье. Там же она живет в двадцатых годах, ну не живет, а просто носит его бриллианты и ездит на его шикарном, отполированном авто. И там, в мечте, почему-то очень много дыма… Безобидные фантазии, или…?

Опера! Их спасала опера: они могли взять билеты порознь и, сидя в разных местах, знать, что торжествующее НИЧЕГО сейчас рукоплещет им. Но потом были разговоры и разочарования, а им нравилось многое не знать и, уходя, отдаваться своим иллюзиям. Они дорожили друг другом за этот шанс и право на домыслы. Может быть, этот самообман не был столь многослойным, и где-то откровенной залысиной блестела правда, но засветившись, став очевидной, она бы все испортила и вынудила бы взять ответственность на себя, и засучив рукава сойти с картины. Тогда дым бы рассеялся, унеся с собой иллюзию.

Она проверяла почту, зная, что очередной ответ не нужен. Важно было ощущать лишь ожидание, зная, что годы, столетия спустя, они, будут снова и снова доставлять все тоже болезненное наслаждение. А главное — они будут, эти ожидания. Ведь, если НИЧЕГО нет, то ты НИКОГДА этого не потеряешь. 

текст: Екатерина Омельченко

осень 2012

для иллюстрации использована картина Джека Веттриано “Поющий дворецкий”