(из цикла «неодушевленные предметы»)
Когда-то в одном поселке у моря, неподалеку от Батуми, я пытался спасти богомола, оказавшегося в воде.
Я не люблю богомолов. Помимо неприятия их кровавых брачных традиций (последние, впрочем, ни при чем. Многим людям богомолий брак показался бы не таким уж жестоким. Кроме того, науке известно, что самки этих существ пожирают не всех самцов, а лишь тех из них, кто подошел к ним не вовремя), в моей неприязни нет ничего осмысленного и рационального.
Мне просто не нравятся эти космические монстры, помещающиеся в ладони. Чего стоит только представить эту тварь на твоей руке – целый короткометражный фильм ужасов, заключенный в одной сцене.
…Так почему я спасал этого богомола?
Не знаю.
Мне показалась жуткой перспектива утонуть в трех метрах от берега лишь потому, что не умеешь плавать. Я примерил эту ситуацию на себя и вдруг почувствовал ответственность за это странное существо.
И тогда, зачерпнув ладонью воду, где трепыхался богомол, я попытался выбросить его на берег.
Сделать хороший бросок не удавалось, и я снова и снова зачерпывал воду, подбрасывая несчастное насекомое в воздух, с каждым последующим броском приближая его к земле.
Наконец, мне удалось выбросить его на сушу.
Богомол несколько секунд хаотично размахивал лапами и вертел головой – он явно отходил от пережитого шока.
Через полминуты или около того, существо стало на задние лапы.
Выйдя из воды, я присел рядом со спасенным существом и постучал камушком в метре от него. Богомол повернул ко мне голову и застыл в привычной позе охотника: голова вертится из стороны в сторону, лапы сложены впереди, как у монаха или мастера восточных единоборств.
Я постучал немного ближе. Животное сделало бросок в мою сторону – я резко убрал руку.
Богомол остановился – исчезла мишень.
Я постучал в 10 сантиметрах от него.
Проголодавшийся, или просто ведомый инстинктом, богомол сделал еще один рывок и почти коснулся своими передними лапами моих пальцев. Я резко одернул руку.
…Мы все дальше и дальше удалялись от воды.
От моря, набегавшего на берег, нас отделяло уже около пяти метров. Так мы продолжали этот танец, в котором, как во всяком неподдельном танце смерти, богомол испытывал непреодолимое желание сцапать меня, а я, в свою очередь, искренний страх перед существом, которое я мог бы уничтожить одним щелчком.
Вскоре опасность была позади. От воды нас отделял теперь небольшой холм, поросший мелкой травой.
Мы оба остановились.
Богомол продолжал высматривать жертву, вращая головой на все 360 градусов. Я уже больше не стучал камушком по камням, отвлекая его от самоубийственной затеи, — охоты на морской прибой.
Я гордился собой в эти минуты: редко кому удается спасти от смерти существо уже крепко-накрепко попавшее в ее лапы… Спасти, вопреки отвращению, которое большинство людей испытывают к крупным насекомым.
Богомол стоял, вытянув в моем направлении лапы, за естественное положение которых, сложенных как будто в мольбе, он и получил свое имя.
Я отошел на несколько метров в сторону обрыва, с которого, вероятно, и сорвалось насекомое. Обрыв был довольно высокий, метров пять, а над ним – небольшой сосновый лесок, где стоял дом, в котором я тогда жил со своей семьей.
Я обернулся.
Богомол застыл на том же месте. Похоже, он не знал, куда идти дальше…
«Надеюсь, тут найдется какая-то гусеница, которую он может слопать» – подумал я.
Бросив на богомола прощальный взгляд, я медленно пошел в сторону тропинки – крутых ступенек, вырытых в глинистой почве.
Снова оглянулся.
С этого расстояния я уже не мог рассмотреть насекомое; видел только маленькое зеленое пятнышко на каменистом пляже.
Вопрос, что же там делает богомол, не оставлял меня, пока я взбирался вверх по ступенькам.
Нет, подумал я, нельзя оставить его там, не узнав его дальнейшую судьбу…
И я вернулся с полдороги.
На том месте, где оставил это существо, богомола больше не было.
«Погнался за какой-то другой пищей» – подумал я. – «Прожорливая тварь».
Осмотрел все большие камни вокруг, не спрятался ли за ними мой невольный протеже.
Ни в тени камней, ни на холме, поросшем травой, насекомого не оказалось. Поднявшись на холм, я вдруг увидел его: медленно, покачиваясь, он направлялся туда, откуда мы пришли. Время от времени богомол останавливался, слушал, нащупывал что-то лапами в воздухе, и шел дальше…
Богомол не преследовал насекомое, он ни за кем не гнался, так зачем же он шел?
Тут меня осенило… Источник раздражения исчез; у охотника больше не было добычи, которой все это время, после того, как он окунулся в соленую воду и уже, возможно, распрощался с жизнью, был я. Почти четверть часа богомол шел на стук камушка, указывавшего ему дорогу к еде. Вероятно теперь, лишившись ориентира, он снова услышал звук, привлекший его в самом начале. Едва ощутимые вибрации камней, или порывы морского ветра казались ему ориентиром, следуя которому он придет к цели. Возможно, в его мозгу рисовались картины полей полных кузнечиков; паутин, натянутых между кустами и жужжащих там ос и мух, попадающих в сети, заготовленные его конкурентами-пауками… Земля обетованная. Богомолий рай.
Я присел на корточках в метре от него.
«Богомол!» – крикнул я. – «Это глупо! Это путь в никуда! Там нечего ловить такому как ты. Не пори чепухи, возвращайся назад».
Но увещевания не подействовали. Видимо, ему нужно было что-то более весомое, хотя бы стук камня, как в прошлый раз.
Уже однажды переборов себя и прикоснувшись к богомолу, мне не хотелось повторять пройденное. (Я не считаю себя трусом, ведь отвращение к этим животным довольно распространенное явление в мире. Жители Сахары, например, считают, что лишь однажды прикоснувшийся к богомолу человек навлекает на себя страшное проклятие).
Я больше ничего не говорил и не стучал по камням, а просто стоял и смотрел на него.
Зеленый охотник медленно шел вперед, все реже останавливаясь.
Голос моря казался мне теперь почти оглушительным, а видение, которое могло бы (кто заглянет в богомолий мозг?) преследовать его – все более отчетливым…
Огромная, выше человеческого роста трава, полная разнообразной дичи; заросли ее колеблются на ветру. Целое зеленое море открывалось перед нами…
Богомол все быстрее и быстрее пробирался к морю сквозь камушки, постепенно становившиеся скользкими и темными.
текст: Алексей Бобровников, рисунок — Marta Pieczonko
