В придорожном кафе «у Васыля» останавливались на обед дальнобойщики и туристы. Подавали бануш – гуцульскую кашу из грубо смолотой кукурузной муки. Просто и вкусно, без всяких «пундыков» (слово из лексикона моей бабушки, означающее деликатес).
Василь называл свое место «колыба», но это не был настоящий гуцульский бар с жаровней и заостренной крышей, а обычный придорожный генделык, где потолок такой низкий, что пока не усядешься на табурет, будешь сутулиться.
В кафе тихо, посторонних звуков почти нет. Правда, если напрячь слух, можно услышать за стенкой какое-то ворочанье и поскрипывание. Голос за стенкой сопит, ворчит и бубнит, а умолкнув на секунду, начинает напевать высоким детским голоском какую-то мелодию. Порой это тихое бормотание прерывается повизгиванием, переходящим в далекий, но отчетливо различимый заливистый и нервный лай.
Это – телевизор. Что происходит в ящике понять нельзя, но в эти минуты, по всей видимости, программа новостей сменилась ток-шоу. Затем снова новости, и опять все мирно и спокойно – если беды и случаются, то не в наших широтах, где приятный запах кухни и бормотание диктора создают ощущение уюта, недостижимое в абсолютной тишине.
Хозяина зовут Васыль. Его любимое место – табуретка за стойкой. Оттуда видно и зал на три столика, и входную дверь, и происходящее на экране. Сидит хозяин всегда спиной к окну и лицом к телевизору. Разве не также проводим и мы дни спокойствия и благополучия?
На губах у Васыля отрешенная улыбка человека, пережившего большое несчастье, но находящего успокоение в маленьких радостях – запахе шкварок, голосах гостей, расхваливающих его стряпню, потрескивании дров в печи.
Никакого несчастья Васыль не переживал, но как для одинокого мужчины 45-ти лет грустный вид и наличие в запасе какой-нибудь бессловесной печали совершенно объяснимо и естественно, так и отрешенный вид и меланхолия этого места с первого взгляда кажутся чем-то родным и понятным.
Васыль привык жить и работать один – в межсезонье немного людей захаживает в маленький бар на старой дороге между Верховиной и перевалом Яблуница.
Когда выпадает снег и в горы тянутся караваны машин, груженых сноу-бордами и лыжницами в перманенте и с маникюром работы Фаберже – тогда Васыль нанимает повара. Но даже обзаведясь помощником, добрую половину работы он делает сам: колет дрова, крошит брынзу, подносит гостю тарелку и с мягким, глиняным стуком ставит ее на стол.
Ничто в жизни не доставляло ему такого удовольствия, как хруст разлетающегося полена и этот мягкий стук глиняной миски, доверху наполненной дымящимся яством.
Глядя на Васыля, и в голову не придет, что его может беспокоить что-то мелкое и грязное – например, деньги.
Есть люди, у которых по одному выражению лица видно – вот сейчас они прикоснулись к деньгам, а вот в эту минуту выпустили их из рук. И неважна сама сумма – важно лишь «приход» или «расход». Васыль сгребал со стола деньги безо всякого выражения – таким же точно жестом он убирал со стола лишний прибор.
Обычно его заведение открыто до полуночи, но иногда хозяин оставляет двери открытыми до часу или двух. Так бывает, когда по телевизору дают старое советское кино. Тогда Васыль усаживается за стойкой, скосив глаза на крошечный экран, и счастливо улыбается.
Так он и прожил несколько лет, пока все вокруг не стало необратимо меняться. Поселок застраивался трехэтажными усадьбами с саунами, банями и бассейнами с джакузи. Фуры груженые брусьями, щебнем, коваными заборчиками, параболическими антеннами и огромными черными чанами, похожими на выбросившихся на берег китов, наводнили окрестности.
В начале этой эпохи «большой стройки» Васыль был всему этому, новому, рад. Рад, что водители и прорабы, приходившие к нему завтракать, возвращались и вечером на кашу и двести пятьдесят.
Но когда рабочие разъехались, его крошечный зал показался пустынным как никогда. Привыкший вставать рано, он открывал свое заведение к 10-ти утра, но вместо того, чтобы варить кофе или жарить яичницу, сидел за стойкой один.
Поджаренные с утра шкварки стыли до полудня, а то и до позднего вечера; мало кто теперь хвалил его домашнюю, с пылу с жару стряпню.
Одного Васыль не мог понять: он ведь все тот же. То же сало, та же брынза… Что случилось с его маленьким миром, почему он вдруг стал так несчастлив?
Все по-прежнему – только в его крохотном кафе мирный покой сменился нервным одиночеством.
Тогда-то Васыль и купил магнитофон.
Сам себе он объяснял это так: с музыкой гостям станет веселей. На самом деле магнитофон он купил для себя – шумным, разухабистым пением попытался заглушить грустные мысли. Верней, одну мысль, никогда раньше не занимавшую его. «А шо як ніхто не прийде?” – думал он, сидя в своем углу теперь уже спиной к телевизору и лицом к окну.
Чтобы прекратить мучительный поток причинно-следственных связей, который рождала в нем эта мысль, Васыль делал музыку громче, открывал настежь окно и дверь, и становился у входа, вглядываясь в дорогу. Почти как Кристобаль Колон, за 500 лет ранее, стоя на носу своего корабля, вглядывался в океан, мечтая увидеть там берега Индии. Впрочем, главным различием между Кристобалем и Васылем было то, что корабль последнего никуда не плыл…
Первая попытка наладить жизнь, создав в клубе «у Васыля» видимость оживления и дискотеки, не увенчалась успехом. Одиночество – худший рекламный агент, и трудно найти более унылую рекламу, чем одинокий бармен, курящий сигарету за сигаретой у входа в свой «гендель».
Стояла ранняя весна, лыжный сезон закончился, а нашествие строителей в поселок прекратилось еще минувшей осенью.
Сложно сказать, сколько бы продолжался мертвый сезон в жизни Васыля, если бы однажды утром, проходя по поселку, он не наткнулся на совершенно новую для себя форму жизни.
Возле огороженного деревянным частоколом участка с недавно построенными коттеджами, стояло четыре или пять дорогих авто, какие около его заведения за всю его историю останавливались раза, два или три. Но привлекали внимание не столько они, сколько сам участок. «Палац. Нє, не палац… Хатки… Грибочки… Казка!»– так думал Васыль, глядя на это чудо архитектуры.
«Ше й диви який парканчик – як ніби ізбушка чи той…»
Все места на небольшой парковке перед въездом в этот сказочный коттеджный городок были заняты.
“Хатки бабы Соли” – гласила деревянная табличка над стилизованными под старину воротами.
Надо отдать должное, Васыль был не из тех, кто увидев что-то необычное, зевает и отводит взгляд. Мол, «и завтра никуда не денется». Он протиснулся между большой черной каретой и каретой поменьше и вошел внутрь.
Даже беглого взгляда на уютные коттеджи было достаточно, чтобы Васылю открылся новый мир. «Соврэмэнно» – сказал он и сам удивился этому слову. Почему современно? Современно – «цэ ж колы забэтонировано, металопластик».
А тут – срубы, да все из круглых поленьев, посреди в каменном русле течет ручей (как в эпоху динозавров и холодильников «Днепр»).
К тому моменту, когда Васыль забрел в «Хатки бабы Соли» он один во всей округе не знал об их существовании. Всего полгода назад хозяйка нового отеля появилась в этих краях, а уже все уважающие себя депутаты облсовета (и даже некоторые уважаемые общественные деятели из Киева) знали бабу Солю лично, и рекомендовали ее заведение коллегам по всевозможным комитетам, комиссиям и советам.
Для гостей из столицы даже открылся интернет сайт: «Хатки бабы Соли. Сауна, семейный отдых, зеленый туризм», или что-то в этом роде.
Бабой Солей она именовала себя из рекламных соображений – Соломии Гудзь (назовем ее так) было за пятьдесят.
Когда Васыль вошел, хозяйка встретила его без улыбки, но с учтивостью и спокойствием директора вокзала или аэропорта, положение которого таково, что всем всегда что-то от него нужно, а ему от всех… ну разве что иногда.
Больше всего его поразило, что баба Соля (говорившая строго по-русски и явно не уроженка этих мест) не только знает о его, Васыля, крохотном бизнесе, но ей даже известно, что размер его участка на берегу реки Прут составляет 8 соток. Не шесть, не десять, а именно восемь.
«8 соток» – произнесла Баба Соля задумчиво – «а место у вас, Вася, неплохое…»
Она первая предложила ему осмотреть свои владения. Васыль шел следом, приноравливаясь к быстрому и твердому шагу женщины.
Ему было неловко в ее обществе, но любопытство победило, и завязался простой соседский разговор «за гриби, за афен» (про грибы-ягоды), как говорят в этих краях.
В коттеджах, казавшихся на первый взгляд крошечными, как скворечники, оказалось просторно и светло. У стен стояли массивные, дубовые, низкие кровати, устланные волчьими и овечьими шкурами. «Бамбэтли» – деревянные гуцульские лежанки – визитная карточка «хаток бабы Соли», отличавшая их от всех генделей и отелей украинских Карпат.
Правда, в этом заведении слово «бамбетли» имело очень приятный двойной смысл.
Особенно остро Васыль ощутил наличие этого «двойного смысла», заглянув в небольшую сауну с баром и маленькой комнаткой отдыха, вход в которую был не с общего двора, а с боковой террасы, выходившей прямиком на улицу.
Никогда в жизни не бывавший в таких местах, Васыль внутренним чутьем уловил разницу между обычным «зеленым туризмом» и «зеленым туризмом де-люкс», где посетитель может получить больше, чем просто хороший стол и мягкую постель.
Прищурившись с ехидцей, что придало ему смелости, он осмелился задать занимавший его вопрос.
«Бамбетлі?» – спросил он прямо, глядя на хозяйку в упор.
“Бамбетли, бамбетли” – ответила Соломия Гудзь.
Бамбетли… как много в этом слове для истого гуцула!
«На бамбетлі», – смеются клиенты бабы Соли, и она, улыбаясь в ответ, уходит в свои покои, чтобы набрать нужный номер телефона.
Хорошо воспитанные, без изврата, вежливые мужчины на дорогих авто, так же как и мы с вами, охотятся за свежим воздухом и тишиной. Но одиночество, как и солнечные ванны, хороши на час или два – многим оно вредит, для кого-то может стать даже опасным – поэтому, чем выше в горы, тем больше в цене хорошие городские девочки с доставкой на «бамбетли».
Девочек, которые ищут мужчин на час, не обязательно везти из столицы или Станислава. Они есть и в Надвирной, и в Делятине, и в Коломые – вопрос только в том, кто первый доставит их туда, где они нужней.
Кто знает нужный телефон, обеспечит транспорт? Кто ненавязчиво, (как старинный приятель-стоматолог), вырвет больной зуб, и, не пересчитывая, опустит в верхний кармашек халата, причитающийся гонорар…
Так же как порядочный квартирный маклер, сантехник по вызову, как анонимные пункты приема стеклотары – точно так же нужны стране аккуратные, добротные, домашние бордели.
С сауной, ручейком и видом на горы. Где хозяйка не ведет себя запанибрата, но и не корчит важную птицу; где все понятно без слов, где не разыгрываются трагические семейные или показательные милицейские мелодрамы; где можно уснуть спокойно, не держась рукой за портмоне…
Прибыл ли клиент с временной женщиной или постоянной женой – хозяйка никогда ни взглядом, ни улыбкой не выдаст, что они знакомы. Ни женщины, ни дети не нарушают здесь общественного спокойствия – толстые стены срубов не пропускают назойливого шума ни детской, ни взрослой счастливой возни. Вот так «зеленый туризм»!
Распрощавшись с Солей, Васыль отправился домой со странным чувством. Он любил и понимал красоту гор и рек, осенних смерек (так тут называют ялицы), напоминающих фигуры лесных стрелков в зеленом сукне, ждущих лишь приказа выступить из молочного тумана. Васыль привык к красоте, созданной природой, но впервые видел человека, который не испортил эту красоту своим присутствием, а, напротив, усилил ее эффект. Таким человеком как раз и была баба Соля. Куда до нее Васылю!.. У нее все схвачено: участковый не ведет счет девочкам, а председатель лесничества не жалеет дров на стройку…
Вернувшись в родной бар, и увидев синие клеенчатые скатерки на лакированных в один слой и уже местами выщербленных столах, Васыль испытал едкое чувство, снедающее неудачника, не лишенного, к несчастью для себя, творческой жилки – чувство безнадежной старости и пустоты. Он не испытывал зависти к бабе Соле. Просто его собственная жизнь, до этого казавшаяся такой простой, что не вызывала вопросов, его кафе – теплое, с вкусной, по-гуцульски приготовленной кукурузной кашей и хрустящими ароматными шкварками, – вдруг показалось убогой придорожной дырой.
Но наш Васыль не принадлежал к деструктивным самокопателям.
Он вспомнил фразу: «восемь соток… и место у вас неплохое».
Подумав об этом, Васыль вдруг почувствовал то, что, вероятно, чувствовал знаменитый китаец, сказавший «дорога в тысячу ли начинается с первого шага».
Китаец назвал бы это «Дао».
Васыль сделал первый шаг своего «Великого пути».
Теперь он смотрел на привычный мир уже не глазами хозяина старой придорожной таверны, а взглядом будущего распорядителя маленького рукотворного рая.
Хоть внешне жизнь Васыля не слишком изменилась, но теперь у него появилась цель.
Первым делом хозяин занялся дизайном интерьера. Со столов исчезли голубенькие скатерки, с окон – бабушкины узорчатые занавески, а со столов – пластмассовые солонки, которые Васыль заменил маленькими глиняными плошками для специй.
В баре «у Васыля» как-то сразу посвежело. А ведь хозяин всего лишь оголил дерево, впустил немного воздуха из окон, открыл клочок неба.
Вскоре Васыль уже начал подумывать о том, чтобы прикупить несколько соток земли под новый коттедж. Правда, тех нескольких тысяч, которые ему удалось скопить за десять лет, теперь хватило бы разве что на клочок земли под отхожее место. Но Васыль не унывал. Для начала, чтобы увеличить оборот предприятия, он решил пристроить к кирпичному домику второй этаж – только уже деревянный. Там он соорудит две комнатки, которые и будет сдавать посетителям. Не откладывая задуманное в долгий ящик, Васыль засучил рукава.
Поздней осенью работа была закончена.
Со стороны новое заведение выглядело довольно нелепо – грязно-серое приземистое кирпичное сооружение с решетками на узких окнах, и водруженный на него светло-желтый деревянный сруб.
Конечно, это были еще не номера-люкс бабы Соли, но так же пахло свежей древесиной, лежали овечьи шкуры и ворсистые шерстяные пледы, а из маленьких окошек виднелась река Прут и переброшенный через нее подвесной мост. Такого вида нет даже у бабы Соли – с удовольствием думал Васыль, взобравшись однажды утром на крышу, слушая рокот горного потока и осматривая окрестности.
Васыль знал, что выбрал правильный путь.
Еще одна перемена произошла в нем. Если раньше Васыль никогда не прислушивался к речи посетителей, обсуждавших соседские коттеджи и пансионы, то теперь он ревностно ловил каждый звук, запоминая цены, присматриваясь к потенциальным клиентам и подбирая персонал для будущего заведения.
Однажды вечером Васыль стоял за стойкой, посербывая свой остывший кофе. В зал вошел одинокий посетитель. На спине рюкзак, брюки измазаны грязью. Одет был в теплую туристскую куртку и большие ярко-желтые ботинки.
Особенно поразили Васыля ботинки – новые, с широкой подошвой, они зашнуровывались выше щиколоток и держали стопу твердой хваткой.
«Альпинист» – с уважением подумал Васыль и спросил у гостя, что тот желает на ужин.
Гость попросил бануш, снял куртку и уселся возле огня. Потрясающие ботинки стояли рядом, высунув желтые языки. Ясно было, что клиент пришел не на полчаса и Васыль поинтересовался, не нужна ли ему комната, но гость покачал головой.
Подоспел бануш с хрустящими шкварками. Посетитель глотал быстро, дуя на горячее, чертыхаясь и причмокивая от удовольствия, и запивая пряную кашу холодным пивом. Потом уселся на деревянный пол, вытянул ноги, облокотившись о рюкзак, и стал глядеть на огонь, время от времени подбрасывая в печь поленья…
Хозяин спросил, не желает ли он еще пива, или может чего покрепче.
«То, что я буду дальше пить, зависит от одной вещи» – ответил гость, внимательно глядя на Васыля. «В это время суток… скажем так… где у вас собираются девочки? Образно говоря… Где они здесь «стоят?»
Гость смущался не меньше хозяина, но если можно узнать про бануш, почему не спросить и о «бамбетлях»?
«Ну, як вам сказать», – ответил Васыль, замявшись. У него на языке вертелось имя бабы Соли, но он сглотнул и сдержался.
«Такого отдельного місця, конєшно, нєту…» – произнес хозяин задумчиво. Внутренний голос, интуиция (частица его «я», большую часть жизни спавшая) вдруг проснулась. У Васыля созрел план. Нужен был последний толчок, одно лишь слово для того, чтобы подтолкнуть его к первому шагу, разбудить в нем творческую мысль, заставить ее поднатужиться и выкрикнуть: «вот она – я!»
Васыль оглянулся по сторонам и остановил взгляд на телевизоре, где какая-то семейная пара бурно выясняла отношения. В руках у женщины была сковородка. Мужчина смотрел на нее, выпучив глаза.
Васыль решился. Он собрал в кулак всю свою волю, чтобы начать воплощать в жизнь мечту своей жизни.
«Все равно она там робить черті шо, пусть хоть родині помагає!» – прокричал в голове у Васыля новый, современный и прагматичный Васыль. Тот, кто родился в нем при виде хаток бабы Соли; Васыль, который хотел лучшей жизни в этом мире, а не где-то там; «здесь и сейчас», а не «там и тогда», когда «все там будем»…
Оторвав взгляд от экрана, Васыль произнес: «Такого конкрэтного мэста тут нема… Но я можу позвоныть и прыйдэ Люся»
«Только Люся?» – спросил гость теперь уже иронично: «Если только одна Люся, я ей ничего не гарантирую… Я ведь не знаю, какая она».
Васыль прекрасно понял. Если до этого момента его мучил стыд, теперь он окончательно избавился от происков совести. В конце концов, он же никого ни к чему не принуждает! Гость посмотрит, Люся решит.
Это их дело.
«А-то гляды – выйдэ» – прошептал у него в голове голос нового, прагматичного Васыля.
«Понимаю, понимаю…» – сказал он как бы извиняясь. «Она прыйде, вы з ней поговорыте…Вона хороша» – добавил вдруг Васыль, и чувствуя, что вот-вот сболтнет то, чего говорить ни в коем случае нельзя…
Но как ни старался, остановиться уже не мог:
«Люся – це ж моя сестра!..» – выпалил он.
Если и могла быть в Люсиной персоне толика тайны, к которой захотелось бы приобщиться человеку в желтых ботинках, теперь уже шарм (чары, волшебство – переводите, как угодно) ни за что не вернуть.
«Сестра двоюродна» – добавил Васыль после секундной паузы, но было поздно.
Посетитель широко улыбнулся и перевел взгляд на огонь так, что выражения его лица Васыль видеть не мог.
Гость больше не проронил ни слова, а хозяин, еще не слишком умудренный в тонкостях страстей и влечений горожан, понял его молчание по-своему и отправился звонить.
Люсе было лет тридцать пять. Она работала на кассе в салоне игровых автоматов. Дежурства попадали, как правило, в ночную смену, так что посетители случались разные. Чаще всего водители или разнорабочие ставили на кон дневную выручку и проигрывались в прах. Потом занимали у более удачливых игроков на водку и напивались, делаясь мрачными, злыми и в глухой ярости мстили «одноруким бандитам» – например, пытались выковырять у автомата кнопку или размозжить экран.
Иногда они выигрывали, и тогда Люсю угощали выпивкой. Словом, как бы ни прошел ее рабочий день, с утра после смены всегда адски болела голова.
Когда Люся вошла в кафе, посетитель, прозванный Васылем «альпинистом», все так же сидел лицом к камину и спиной к двери. Боковым зрением гость увидел темноволосую крепко сбитую женщину; большеглазую, по своему привлекательную, но, как это ни ужасно… сестру Васыля.
С этого момента он больше не смотрел ни на Люсю, ни в зал, с головой уйдя в созерцание углей, вспыхивавших светло и чисто.
Люся уселась за столик и вопросительно посмотрела на Васыля. Тот пожал плечами.
«Нашо ты дзвоныв?» – спросила она так громко, что гость, сидевший на полу, вздрогнул.
Васыль стоял за стойкой, втянув голову в плечи. «Та от… Думав тэбэ познайомыть»
«А вин хиба хоче знайомыться?» – все так же громогласно вопрошала Люся. «Я шось не выжу» – сказала она, буравя взглядом спину гостя.
Тот не шевелился и не менял позы – настоящий буддийский монах на молитве. Неизвестно, чем бы закончился этот вечер для каждого из них, если бы в кафе не ввалилась новая компания.
Трое мужчин шумно пожелали всем доброго вечера и уселись за стол. Заказали мяса и водки, потребовав «водку вперед». Один из них – мужчина лет 50-55 в официальном костюме и рубашке с запонками – сразу заметил женщину и спросил, почему она ничего не пьет, и любит ли шампанское.
Люся рассмеялась и сказала, что шампанское любит гораздо больше, чем пиво. И что, по ее мнению шампанское – это точно как пиво, только «годыться токо в праздник».
Пожилой господин ответил на это, что рядом с ним каждый день может быть праздником, и предложил присесть за их столик.
Гость с красивыми ботинками поднял глаза на Васыля и улыбнулся. Васыль улыбнулся в ответ. Гость пощупал рукой ткань внутри ботинок и убедился, что она все еще мокрая.
Он согрелся у огня, и спешить ему теперь не хотелось, поэтому спросил у хозяина, что он там говорил насчет ночлега. Васыль предложил взглянуть на комнату, и они поднялись наверх.
Увиденное, очевидно, полностью удовлетворило гостя, так как он попросил спрятать его тапки за стойку (он так и сказал: «тапки», вызвав еще большее уважение хозяина этим пренебрежительным отзывом о столь великолепной вещи). Потом взял в одну руку рюкзак, а в другую куртку, и отправился на покой.
Тем временем Люся и новый посетитель кафе быстро шли на сближение. Выпив на коня, потом стременую, а потом, и последнюю – «треба починаты дякуваты», и самую последнюю «треба нарешти дякуваты», его друзья собрались уходить.
Васыль, по требованию нового посетителя нашел в закромах бутылку «Советского». Чтобы не отвлекать пару от удивительного чуда, происходившего прямо у него на глазах, Васыль присел на полу в уголке и уставился в телевизор. Но мысли его были далеко…
Он размышлял о том, как заглянет в лесничество, договорится о древесине для нового сруба. «Дасть Бог. Дасть Бог – думал Васыль – «може, ше розкрутымся…», «Восемь соток… и мєсто совсєм нєплохоє…»
Когда Люся и ее кавалер поднялись в комнатку наверху, Васыль, так же, как его гость в желтых ботиках, сел возле камина и вытянул ноги к огню.
Он курил и улыбался доброй улыбкой человека, прожившего день с пользой для этого мира. А мир, в свою очередь, не остался у него в долгу.
На втором этаже тихо спал «альпинист», укутавшись шерстяным пледом.
Вскоре за стенкой захрапел и гость, провалившийся в сон через три минуты после того, как уткнулся носом в горячую Люсину шею.
Васыль подбросил дров. В печи вспыхнуло, дохнуло жаром.
На полу рядом с Васылем стояли эти потрясающие желтые ботинки.
Он бережно пощупал изнанку, провел ладонью по аккуратной поверхности, постучал костяшками пальцев по гладкой, новенькой подошве. Повертел один из них в руках, разглядывая непонятную надпись на отвороте язычка.
«Cater-piller» – гласила надпись.
«Соврэменни – подумал Васыль – Треба буде й соби купыть таки…»
