Дневники велосипедиста. Август 2008
Пир во время войны
На другом конце провода он сжался в комок.
«Я не уеду отсюда».
Повторил эту фразу несколько раз: «Я не уеду отсюда. Мы порвем их зубами».
Его слова так же лишены смысла, как и мое предложение сбежать из страны, где началась война.
Я, значит, турист, не уезжаю, а он — хозяин, настоящий картули*, истинный тбилисский карачохэло**, мясо и кость этой земли — возьмет и уедет.
Но мое дело предложить. Киев открыт, дорогой! Бери семью и отправляйся жить в мои двухкомнатные хрущобы, пока лужайку перед твоим домом вытаптывают несколько тысяч бездельников-водкодавов.
«Бегите отсюда! Бегите скорей! Послушай меня, пока вы рядом с турецкой границей…Потом может быть слишком поздно. Танки уже…»
Связь оборвалась. Может быть, в Тбилиси отключили ретрансляторы GSM. Или — там уже стреляют. Я не знаю. Никто не знает. Интернет в стране отключен, а мобильная связь работает непредсказуемо.
Мы – на полпути к турецкой границе, а уже в 50-ти километрах за нами хозяйничают российские войска.
Но это — Грузия, а значит на столе жареная форель, и холодное, колкое на языке Тбилисури.
«В Поти уже русские. Они несколько дней бомбят город… у меня там вся семья…»
Официантка, подающая на стол, плачет, роняя слезу в бокал.
Чем я могу помочь ей, кроме щедрых чаевых?
«Все в порядке?» — спрашивает моя спутница. Авантюристка, как и я.
Но как бы она ни хорохорилась, мне не нужна сейчас ни паника ни бравада.
«Все хорошо, девочка! Все ок! Он скоро перезвонит… Закажем еще вина?»
* грузин
** зажиточный ремесленник или горожанин одного из высших сословий
Кто такие «гамарджоберы» и с чем их едят
На придуманном мною языке, смеси английского с грузинским, мы – Сакартревеллеры (от Сакартвело – Грузия, и travel – путешествовать). Или гамарбджобберы (гамарджоба – здравствуй, job – работа).
Гамарджобер – человек, работающий в Грузии – рискует стать либо рабом своего желудка, либо окружающих. Это рабство напоминает положение безвольного короля Людовика XV. Сперва свита превратит самодержца в покорного слугу манер, раутов и пиршеств. А затем размякшему монарху уже нет дела до походов и войны.
Точно так и гамарджобер. Если верить старой халдейской мудрости, гласящей, что человек – суть то, что он ест, портрет гамарджобера выглядит так:
Мозг — это горячие хинкали (некое подобие вареников, только из тонкого, плотного теста, внутри которого нежный свиной фарш плавает в свежайшем ароматном горячем бульоне, сваренном на ароматных травах и кинзе).
Кровь гамарджобера – это домашнее кахетинское мукузани (пахнет особенно пряно, если возле виноградника заботливый хозяин рассадил кусты смородины).
Кости – это чорчхэло (орешки, в виноградном сиропе засушенные в виде тонких длинных колбасок).
Слезы гамарджобера – это всегда слезы радости. Потому что плачет он горячей, свежей кахетинской чачей — только что накапавшей из змеевичка домашней виноградной водкой…
В первых числах августа, наплевав на слухи о войне, я решаю отправиться в поход по приморской части Грузии, взяв с собой непроверенную, но отчаянно очаровательную попутчицу.
С видом на военно-грузинскую
Мои друзья устроили королевский прием. Жарим шашлык на вершине небольшой горы в получасе от Тбилиси. Видны луга, усеянные полевыми цветами и красивейшими колючками, издали напоминающими фиалки.
Солнце прячется за гору. Оно садится в считанные секунды и вскоре вьющаяся среди темных холмов трасса станет неразличимой.
Вдруг вспыхивает желтым длинная змея — дорога Тбилиси-Владикавказ. Она же — военно-грузинская дорога.
Сейчас по ней снуют фуры с лимонадом и пивом Натахтари и другой, менее аппетитный транспорт. Петляют седаны, джипы, кабриолеты со смешными номерами, какие встретишь только в Грузии: FBI, KGB, XOX, TOY… И даже (Гоги, не позорь нацию!) – старенький фиат с номером LOX.
А еще по дороге, минуя шашлычные, хинкальные, и величественные, подсвеченные золотом храмы Мцхеты, а также старушек, торгующих чорчхэло и сувенирами, движется стадо овец и белая Нива с пьяными туристами-славянами, выучившими по-грузински два слова «Сакартвелос гаумарджос»*, и невероятно счастливыми этим фактом.
Через неделю дорога вымрет, а с холма, где мы сейчас сидим, можно будет наблюдать колонну российских танков, движущихся в направлении Тбилиси.
На поляне, где мы только что удирали от полчищ комаров, валялись в траве и бежали вприпрыжку к дому друзей, через две недели разобьет бивуак русский отряд.
Но пока что война для нас лишь шутка, повод для анекдота…
«Ха-ха, как ты говоришь? Водкодавы?»
«Да, да, русские — это водкодавы! Главное, чтобы эти северные водкодавы не вытоптали весь виноград» — повторяет моя подруга, и мы все хохочем.
Отличная шутка.
Нужно выпить за это.
«Чтобы водкодавы не вытоптали виноградники! Гаумарджос!!!»
«Гаумарджос!» — говорит Гоча. Он старше и умней меня, поэтому в его улыбке всегда читается спокойная ирония. Глаза при этом смотрят с искренней симпатией, или сочувствием, или же с тщательнейшим образом скрываемой восточной хитростью.
Не знаю, как он улыбается сейчас. Я вообще стал пьян и рахлябан. Со мной это уже несколько месяцев. Я отвык от этого предательского чувства – безмятежного юношеского «пей до дна!»
Следовало бы знать, чем чревата такая невнимательность. Но я не хочу и не могу думать об этом. Я в Грузии, и мое сердце бьется в ритме каблуков танцора Сухишвили.
«Они — водкодавы. Ну а вы кто?» — спрашивает с улыбкой Тамуна.
«А мы – сакартревеллеры!»
«Вы – СакартВелоТревеллеры!» — смеется Гоча.
Мой черед говорить тост. Он должен родиться, как только рука оторвалась от стола. Это твое соло. Импровиз на Кинзмараули, Хванчкаре или Оджалеши.
Шашлык обгорелый и хрустящий. Вино терпкое и немного кислит.
«За твой дом Гоча, за твою маленькую крепость! Чтобы твой дом всегда защитил тебя, а ты всегда смог защитить свой дом!»
* традиционный тост: «да победит Грузия!»
Урок грузинского
За перевалом подъем должен закончиться, но пока что красные треугольнички по обочинам трассы упорно указывают «вверх! вверх!»
Я нисколько не устал, и пока моя спутница (не выспавшаяся и измученная), сжав зубы выруливает под гору, я, описывая вокруг круги, развлекаю ее историями из жизни горцев.
«Начнем с того, что значит «у нас с этой семьей счет три-два».
«И что же это значит?» — спрашивает она без видимого интереса. Вероятно, полагая, что речь пойдет о разновидности горного футбола.
«Три-два» — продолжаю тоном профессора по этнографии Кавказа — «это когда в одной семье убито три человека, а в другой – только два. Значит – нужно взять кровь!»
«Взять кровь!?»
«Да, попросту говоря — сравнять счет!»
У моей спутницы (по выходным — хиппи, а по будним — рьяной эмансипэ) от этой фразы глаза чернеют, наполняясь праведным гневом.
Нужно очень любить горцев, чтобы принять их такими, какие они есть.
Мне и самому когда-то чуть не стоил жизни (сказать бы на старинный манер – «чуть не стоил живота») один неосторожный взгляд. Сваны – самый гордый и кровавый грузинский этнос. А еще «сван» для грузина — синоним слова «балбес».
«Ну, здесь-то, конечно, не Сванетия. Тут – поспокойней!.. Погоди, я быстро – посмотрю долго ли еще подъем!»
Тороплюсь вперед, чтобы разведать дорогу. Минут через десять я уже на вершине горы и предвкушаю, как буду сейчас катиться вниз, рассекая воздух, вслушиваясь в звук шуршащих по новому асфальту колес.
Я принесу своей уставшей спутнице хорошие известия и надежду на скорый привал.
Но что это? Вверх я добирался быстрее… Кажется, эти места мы проезжали вдвоем. Опять поворот… Где же она, черт побери?!
Ранее в тот же день. Два часа ночи по Тбилиси
Первоначальный план давно покатился в тартарары. Мы-то думали доехать на велосипедах до городка Гори (родина Иосифа Сталина, где я давно хотел провести небольшую историческую разведку), а уже оттуда через Кутаиси и деревню Багдади (там у одного из моих друзей есть небольшой виноградник), добраться до моря чуть ниже Поти.
Но вместо того, чтобы с рассветом в понедельник отправится в путь, мы остались в Тбилиси еще на несколько дней. Все из-за Гочи, застрявшего по семейным делам в провинции Рача. Это место знаменито вином сорта Хванчкара (кстати, любимое вино Сталина) и медлительностью своих обитателей.
Ожидая возвращения друзей, велотуристы превратились в размякших завсегдатаев серных бань, винных погребков и хинкальных (принесите еще десяток!)
И вот, раскормленные и с похмелья, мы едем в электричке Тбилиси-Поти.
Наш новый план – попасть в городок Самтреди, что неподалеку от Кутаиси, там уже пересесть на велосипеды, и к вечеру добраться до морского побережья.
На сон остается два часа (слава моему организаторскому гению, не предусмотревшему ночевки перед первым серьезным переходом).
Поужинать мы тоже не успели, а купленный на одной из станций сырный пирожок, громко названный «хачапур», пахнет кисло и неаппетитно.
Остаемся без ужина, но как известно, кто спит, тот обедает. Засыпаем, обняв рюкзаки с фотокамерами.
Приятного аппетита, милая! Спокойной ночи, мой хороший!
Продираем глаза не успев заснуть. Для тех, кому трудно заставить себя вставать по утрам, рекомендую жить в поездах. Выбираешь маршрут таким образом, чтобы каждый новый день начинать в 4 утра. Стоянка пять минут — три минуты на сборы, полторы — на умывание. Не будет больше бессонницы и размякших мыслей-мюслей. Не будет долгоиграющих завтраков со сменой тарелок и любимых дисков в CD-проигрывателе. Встал и пошел! Встал и пошел! Встал и пошел, кому сказал!
Без пяти четыре выпрыгиваем на станции. Самтреди — это город на равнине, с пыльной трассой, ведущей прямиком к морю. Но есть и другой путь. Дорога петляет живописными деревушками, и, если верить карте, весь путь лежит на равнине.
Ох уж эти карты без обозначения высот! Сколько теплых слов усталые путники скажут о вас в течении следующих двадцати часов!
Возвращение свана
Взволнованный не на шутку, выскакиваю из-за поворота – и тут же останавливает полицейский патруль. Откуда они здесь!?
«Нет времени! Извините, спешу, у меня тут группа растерялась».
Приступ паранойи может быть очередным пустячным всплеском фантазии. Но может быть, и нет!
Тем временем полицейские придирчиво изучают мой паспорт. Трижды переспрашивают о маршруте, всматриваясь в лицо. Из паспорта на них смотрит рожа образца 2002 года (гладко выбритая, серая, с заплывшими глазами и взявшимся невесть откуда двойным подбородком), в то же время перед ними – бородатый и загорелый спортсмен с глазами, совершенно горящими!
Полицейский ковыряет ногтем паспорт, пытаясь удостоверится, что фото в него вклеивал не я.
«Эй!» — говорю ему — «это мое лицо!»
Еще одна такая проверка – и мне не выбраться из страны. Паспорт останется без лица, а я – без документов.
«Нет, ты мне все-таки объясни… Ты говоришь – едешь из Самтреди, да?»
«Да, да!»
«А куда? В Кобулети?»
«Да, в Кобулети!»
Я уже готов вырвать из его рук задрипаную красную книжицу.
«Паслушай, так это же в обратном направлении».
Черт, я только сейчас понял, что указывая рукой прямо перед собой, твердил ему направление нашего маршрута. Но сейчас-то, возвращаясь за своей подругой, я еду в обратном направлении!
Пялюсь на человека в форме взглядом, как из гаубицы. Мысленно со скоростью 400 километров в час уже вколачиваю его машину в какое-нибудь бетонное ограждение. Я так зол, что не замечаю, как полицейский протягивает мне документ.
«Езжай дарогой! Счастливой дороги! Будь осторожен…» — говорит он, улыбаясь.
Последнюю фразу я могу лишь угадывать. На лету вбрасывая паспорт в карман, ныряю в новый поворот.
Наконец-то!
Обнаруживаю свою спутницу почти там же, где оставил. Но какого дьявола так долго?
«Я только что чуть не попала» — медленно, с расстановкой произносит она.
Представил себе пьяного водителя грузовика, выскакивающего из-за поворота, или катящийся с горы огромный валун. Но все оказалось куда пикантней.
«Ты уехал, и через несколько минут я увидела на дороге мужчину. Он шел, держа в руке Калашников. Я ему сказала (наверное, не надо было этого говорить!) отлично выглядите, батоно!» *
Он ответил: «спасибо!» Сзади появилась машина, и он впрыгнул в нее. «Хочешь» – говорит – «подвезу?» «Меня муж не поймет» — отвечаю ему, и показываю руку в перчатке, под которой, якобы, кольцо. Он оглядел меня с ног до головы и говорит: «черт, как же я опоздал!», а я ему: «зато как я успела!»
* по-грузински — господин
Heartbreak hotel
До городка Озургети добрались еще засветло. Главный и единственный отель — «Гурия» — грязно-серый бетонный каркас, похожий на старый бельевой шкаф.
Гостиница напоминает жилища абхазских беженцев, под которые приспособили туристические комплексы в Тбилиси и Боржоми. Но только там, в пахнущих нечистотами гетто, живут люди. В отеле «Гурия» не живут даже тараканы.
Номер здесь стоит пятнадцать лари в сутки. Это невообразимо дешево даже для такой дыры, как Озургети. Теперь я понимаю, почему.
Когда-то гостиница претендовала на фешенебельность, но, на поверку, никогда такой не была. Чего стоят хотя бы французские окна от пола до потолка, выходящие на длинный балкон, где могут прогуливаться, заглядывая друг к другу, все постояльцы этажа. Двери из рифленого металла, какие можно еще встретить в госучреждениях – на холоде к ним клеятся пальцы, а в жару они становятся липкими от сотен прикасавшихся рук.
Охранник ведет через длинный коридор. Свет просачивается только сквозь дыры от вырванных ручек и замков. А за незапирающимися дверями — остатки роскоши времен расцвета Союза. Венец композиции — огромная белая двуспальная кровать, дорогая и безвкусная реинкарнациея стиля рококо. Вензеля на ней потемнели, а на белых досках особенно страшными выглядят матрацы, состарившиеся еще до грузино-абхазской войны.
Спать здесь может только человек, которому нечего терять и некуда податься.
Провожатый, принявший нас за туристов-экстремалов, предложил остаться если не на сутки, то хотя бы на пару часов.
Недвусмысленное предложение переспать на матрацах-ветеранах встречено хохотом. Мы выбежали из отеля Гурия и отправились на поиски ночлега. И той ночью нашли приют в доме женщины по имени Цицо, заплатив всего 30 лари за теплый прием и свежие, накрахмаленные простыни.
Первый день моря
Въезжаем в приморский городок Кобулети сквозь плотную пелену дождя. Ливень начался лишь только мы устремились вниз с горы — единственный спуск после дня изнурительного карабканья на первой скорости.
Под дождем покупаем арбуз и персики и, груженные фруктами, мчимся дальше, поднимая тучу брызг.
Мокрые до нитки, мы еще не чувствуем, но уже предвкушаем йодистый воздух моря. А оно где-то совсем рядом – вот за этой полоской суши, где-то здесь, между домами и соснами! Вот там, бери левей, еще чуть-чуть!
Даже промокшие и продрогшие мы не могли нарадоваться этой первой встрече!
В ту ночь пара «гамарджоберов» остановилась в крохотных летних меблирашках, промозглых и сырых из-за непрекращающегося дождя. В Кобулети уже две недели льет как из ведра, и потому нас ничуть не смутило, что все обитатели пансиона прилипли к телевизору, в котором диктор монотонно начитывает какую-то белиберду.
Его голос (да сделайте же тише!) просачивается из всех щелей. Дьявольски уставшие мы заснули мгновенно, пока вся страна с замиранием сердца жила новостями первого дня войны.
Плачущая гора
Тучи, которые портят в Грузии курортный сезон, обычно приходят с Плачущей горы.
«Плачущая гора… из-за нее никогда не знаешь, чего ждать от погоды» — напутствовал меня Гоча перед отъездом — «Приготовься к дождю, и радуйся, если будет солнце».
В Сухуми, столице непризнанной республики Абхазия, летом почти всегда сухо и тепло, зато в Аджарии половину пляжного сезона льет как из ведра.
Плачущая гора – все беды из-за нее.
В этом августе под соломенными навесами почти никого нет. В этот раз не плачущая гора сделала погоду. Ее сделали люди.
Помимо музыки и шума моря – в каждом кафе и ресторане на полную громкость включен телевизор.
Первое, что я слышу, проснувшись утром — выпуск новостей НТВ, открывающийся репортажем из Цхинвали. Звучит это так: «грузинские агрессоры напали на стойкий Цхинвали. Затем, известные своей ненавистью к России США выступили в поддержку Тбилиси.
Переходим к следующим новостям. Триумф российских спортсменов в Пекине… наши ребята завоевали первое серебро».
Услышав «наши ребята» я прирос к земле.
Впервые в жизни мне захотелось кричать во всеуслышание: «ребята, я не русский! Это – не «мои ребята»! Считайте меня кем угодно – татарином, чукчей, евреем – только не москалем»…
Секс и НАТО
Когда-то Вахтанг Кикабидзе (для тбилисцев он – Буба) очень по-грузински подшутил над желанием вступить в Североатлантический альянс.
Была одна грузинская актриса, трагически погибшая в 50-х. Звали ее Наталья, или просто — Нато. «Очень красивая жэнщина» — говорит Буба. Раз Вахтанг Константинович так говорит – кто ж будет спорить! Так вот Буба на какой-то вечеринке для русских нуворишей сострил: «вот вы мнэ всэ гаварите – Грузия хочет куда-то вайти! Канэшно хочэт! Какой же грузин не хочет войти в Нато!?»
Шутка имела успех. Но никто не думал, что у нее будет такое продолжение.
Утром, когда мы ели шашлык на горе неподалеку от Тбилиси, минимум два человека уже знали, когда начнется война.
Война, призванная доказать, кто из них больший сван — президент соседней северной страны, низкорослый и умный офицер КГБ, или рослый грузин, научившийся говорить по-английски и мечтающий о вступлении в НАТО.
Говорят, однажды ночью в Тбилиси последнего видели под балконом дома, где президенту, да еще и женатому, находиться не следовало.
Он играл роль Ромео. Текст, правда, несколько отличался от оригинала. Главный герой громко и с надрывом выкрикивал одну фразу. Не знаю, как по-грузински, но в русском переводе это звучало так: «Все равно я выебу тебя!»
Это – городская легенда, на шекспировском языке: «urban legend». Как известно, «urban legend» переводится как «байка» или «миф». Правда или вымысел, но с тех пор за президентом Грузии закрепилась слава не в меру эмоционального человека.
Оба они давно и долго готовились к войне, вопрос был только в одном: «когда?»
Прежде чем отправится в Грузию, я был командирован в Волгоград. Примерно за месяц, а именно в ночь с 10 на 11 июля, через Волгоград в направлении Владикавказа шла тяжелая военная техника.
Случись это в мае, можно было бы списать появление танков на подготовку парада по случаю победы над фашизмом. Но это были не парадные танки. По улицам шла регулярная армия, передислоцировавшаяся в кавказский военный округ.
От российского Владикавказа до грузинской границы на гусеничном ходу добираться полчаса.
«Янки, гоу хоум»
Война, начавшаяся 8 августа, охватила уже пол-Грузии. Гори – место, где мы планировали побывать, если бы не задержались в Тбилиси — сейчас в центре мощнейшей бомбардировки.
Бомбят и окрестности Кутаиси, а в Поти уже хозяйничают русские войска. Зная наш неспешный темп езды и бесконечное количество соблазнов, встречающихся на пути (в Грузии километры всегда превращаются в «литро-километры») мы все еще были бы на родине Сталина утром 11 августа, когда город стал мишенью россиян.
Даже если бы мы не попали под авиа-удары, то оказались бы запертыми в «мертвой зоне», или, как сказал бы Перес-Реверте – на «территории команчей» — т.е. там, где промышляют мародеры.
Так четыре дня обжорства и неги спасли нас от куда больших неприятностей, чем небольшой сбой в графике.
Во второй день войны колесим по приморскому городку Кобулети в поисках интернета. Хотим разузнать последние новости, но все компьютеры города отключены от всемирной сети.
«Янки, гоу хоум!» — кричат нам вслед.
«Сними этот идиотский шлем!» — говорит моя подруга.
Она права. В мирное время в велосипедной экипировке я похож на безобидного чудака, теперь же во мне могут увидеть враждебного чужака.
Прячу шлем в рюкзак. Окриков становиться меньше. Тем, кто провожает нас слишком уж пристально, я выкрикиваю в ответ: «Сакартвелос гаумарджос!»*
Это теперь наш пароль, Штирлиц! Что-то вроде: «У вас продается славянский шкаф?»
* Да победит Грузия.
Паника и эвакуация
Поти — город в 40 километрах к северу от нас – уже занят русскими. Мы оказались бы там, если бы в последний момент не свернули с основной трассы, поехав в Аджарию через горные села. Никто не знает, когда русские будут здесь – завтра или через час.
Пока нас преследует удача. Надолго ли?
Наиболее предусмотрительные задраивают двери лавок и ресторанчиков, собирают пожитки в машины-рюкзаки и отправляются на юг, в направлении турецкой границы.
Полицейские курсируют по городу, то ли запугивая потенциальных мародеров, то ли создавая у населения иллюзию защищенности.
В нескольких сотнях километров отсюда грузинские полицейские перегородили машинами трассу на Тбилиси. Колонна русских танков, занимавшая подступы к столице, прошла по ним, как по пачкам кефира.
В этот вечер мы решаем уехать из города и двигаться в сторону Турции. На пропускном пункте в Сарпи можно за 30 долларов поставить визу и двигаться дальше в направлении Трабзона или Стамбула. А там уж дожидаться денежного перевода из Украины и ближайшего рейса на Киев. В принципе – вполне осуществимый план.
Сказано – сделано. Выезжаем сегодня же.
Солнце садится… На поиски интернета мы потратили половину светового дня. До заката остается всего пару часов. Наши вещи в гостинице за несколько километров.
Неожиданно – прокол. Колесо спустило за считанные секунды, а велоаптечка и набор инструментов остались в номере.
Делать нечего – будем ждать утра. Медленно прогуливаемся в сторону меблированных комнат, заглядывая в еще не закрывшиеся ювелирные лавки, попивая тархун и пробуя фрукты.
Джеймс Бонд и Мата Хари
Трасса Поти-Батуми. Экстренное сообщение всем постам: «Два подозрительного вида субъекта въехали в тоннель в нескольких километрах от Батуми. Мужчина и женщина в возрасте 25-30 лет фотографируют внутренние перекрытия моста.
Проезжавший мимо автомобиль Мерседес с гражданскими номерами и тремя сотрудниками военной полиции остановился возле подозреваемых. После чего один из военных, сидевший на переднем сидении, изъял у женщины камеру марки Nikon.
По выезде из тоннеля оба велосипедиста были задержаны и допрошены военной и дорожной полицией».
Через полчаса представители властей отпустили нас, не обнаружив в этих действиях состава преступления. После этого мы зареклись фотографировать объекты, хотя бы отдаленно напоминающие цели военного или стратегического назначения.
Несколькими часами ранее нас уже задерживали по подозрению в шпионаже. И то, что мы до сих пор целы и на свободе, в очередной раз доказывает известную истину: удача всегда сопутствует пьяным и сумасшедшим.
Под защитой грузинских ПВО
Прошлую ночь мы провели с комфортом, остановившись в крохотном уютном отеле у самой кромки моря. В отличие от нескольких других гостиниц, в которых горит свет и за номер дерут втридорога, наш отель, на удивление, совершенно пуст.
«Говорят, у вас тут где-то по близости военная база?» — спрашивает моя спутница у заспанного охранника.
«Что вы, какая база… у нас рядом только маленький пограничный пост. Вы — в полной безопасности!»
После деревянных промозглых комнатушек Кобулети, после «отеля призрака», на который мы наткнулись в первый день пути, мы воцарились в настоящих хоромах.
Ночью по телевизору показывают озвученных на грузинском «300 спартанцев». Засыпаем под грохот героических мечей, а просыпаемся под голос глашатая местных новостей. Диктор грузинского телевидения – не из тех, кто приносит хорошие вести.
Вслушиваюсь в чужой язык, пытаясь различить хоть одно знакомое созвучие. Бесполезно. Кроме «Русия», и без того уже стреляющего в костном мозгу, других слов уловить не удается.
Из окна не видно ни пляжа, ни зданий – только празднично синее небо и золоченые верхушки сосен.
В одном можно быть уверенным – если окрестности Батуми будут бомбить, это произойдет в хорошую погоду.
Продрав глаза и спустившись вниз, заказываем джин с содовой. Для людей, начинающих утро с мохито или коктейлей на основе джина — день всегда окрашен в мягкие полутона с привкусом мяты и улыбки на устах.
Только мы собрались на пляж (пожалуйста, два джина на третий топчан!), как появился директор гостиницы, попросил прощение за беспокойство, и невозмутимым тоном порекомендовал покинуть отель.
Нет-нет, против нас он ничего не имеет. Просто в пятидесяти метрах находится радар противовоздушной обороны, установленный американцами. Точно такие же россияне взорвали этой ночью в окрестностях Поти.
«Да, нам очень повезло» — говорит директор-армянин — «Не понятно, почему наш не тронули. А вообще-то в другой раз – милости просим! Palm hotel – всегда к вашим услугам».
«Отличные новости, капитан!» — говорю ему. Бессмысленно попрекать тем, что вчера сотрудник гостиницы, торгуясь с нами о цене, даже не заикнулся о возможной угрозе.
Собираем вещи и выкатываем велосипеды на пляж. Окунемся – и в путь.
Правый глаз мозолит этот чертов радар. Обыкновенная вышка за высоким забором.
В полусотне метров плещутся дети. Примостившиеся на топчанах их пухлые белокожие бабушки высматривают опасность в море, но она – смертельная, и невыносимо реальная – за спиной!
Никому нет дела до этих людей. Об угрозе предупредили только клиентов дорогой гостиницы, и то лишь потому, что владелец сам решил уехать.
Я понимаю, что должен сделать. Нет, не бегать по пляжу с криками: «уходите!» Это я успею потом. Если успею.
Сфотографировать их. На фоне военной вышки и синего неба.
Выкладываю бумажник и телефон и вхожу в воду почти по грудь.
Вот этот кадр! Мужик с удочкой, безмятежный, как поплавок в ванной! Успеваю несколько раз нажать на спуск.
Со стороны вышки приближаются двое.
Медленно выхожу из воды. Не глядя на них, делая вид, что не замечаю их присутствия, подхожу к рюкзаку. Повернувшись спиной, извлекаю CIF-карточку из фотоаппарата, быстро прячу ее на самое дно, и вставляю вместо нее другую, заполненную безобидными сюжетами. Моя спутница тоже снимала вышку, но с ее точки невозможно было поймать нужный ракурс. Значит, ее карточками придется пожертвовать.
Не знаю, насколько близко они подошли. Говорю быстро и вполголоса: «Значит, смотри. Мы туристы. Я – никакой не журналист. Обычный чувак. Ты снимала детей на пляже… А я пытался придумать кадр – но так и не сделал ни одного снимка! Так и скажешь: «балбес! Снимать не умеет!» Они попросят нас показать карточки. Мы покажем. Они скажут нам стереть твои фотографии. Ты сотрешь!»
Она пытается что-то возразить, но они уже рядом. Я слышу шуршание тяжелых ботинок по гальке.
«Ты сотрешь все, что они скажут…» — успеваю прошипеть напоследок.
«Гамаржобат!» — говорит спокойный голос за спиной.
Я поворачиваюсь, как ни в чем ни бывало.
«Гаумарджос!» — отвечаю с лучезарной улыбкой.
Автомат он держит на бедре. Дуло отведено в сторону, но смотрит в моем направлении. Ладонь на рукояти.
«Пройдемте с нами, пожалуйста» — говорит человек.
Мы идем впереди, а они – в трех шагах. Автомат на его бедре – как смычок, прижатый к нерву. Я физически ощущаю тоненький шов в сознании, отделяющий во мне безумное от рационального, инстинкт самосохранения от скрытого стремления покончить со всем этим и ринуться бежать стометровку по каменистому пляжу. Любопытно, как бы он стрелял? По корпусу или сначала в ноги?
Да, вот он, этот шов! Пока еще твердый, не сатается. Интересно, будет ли он таким всегда? Или придет день, когда разум изменит мне, и я сделаю шаг… нырну вниз головой, без парашюта, метров с двухсот?
Идя по набережной, я забавляю себя игрой в русскую рулетку. Даже не самой игрой, а ее предвкушением.
Перелазим через забор по приставной лесенке.
Знать бы, как долго они продержат нас… Удовлетворяться ли тем, что удалят фотографии, или продолжат обыск? Что будет, если найдут мою CIF-карту? Оставят ли нас на военном объекте, который в любую минуту может быть стерт с лица земли?..
Бунт на корабле
В маленькой комнатке с окнами, выходящими на пляж, сидят несколько военных. Сейчас начнется допрос.
В России или Беларуси за подобные выходки мы бы не позднее чем через полчаса лежали бы рожей вниз в луже собственной крови и соплей. Понятно – мы не на Лубянке и не в Гуантанамо.
Но такого гостеприимства я не ожидал. Нет, никто не помчался резать барана и жарить шашлык. Но произошедший между нами разговор тронул меня куда больше.
Это было похоже скорее не на допрос, а на беседу с интеллигентными, немного смущенными хозяевами, вынужденными просить гостя не ставить грязные ботинки на подушку.
«Простите, пожалуйста» — обратился один из них к моей подруге. «Я вынужден попросить вас стереть эти фотографии, ведь это — военный объект».
Говорит он тихо, не повышая голоса. Та начинает ерничать.
«Но послушайте, мы же ничего такого не сняли! Может быть…»
«Иначе нам придется задержать вас здесь на какое-то время» — продолжает военный. Кажется, в его голосе звучит грусть.
«Что вы что вы, все в порядке!» — я врываюсь в разговор.
Все, что угодно, лишь бы они не подумали, что эти фотографии имеют для нас малейшее значение. Все грузинское гостеприимство не стоит одной ночи, проведенной в этом бунгало в ожидании прямого ракетного удара.
«Мы удалим все фотографии, которые вам не нравятся. Они не имеют совершенно никакой ценности… Простите ради бога мою жену… она художница и фотограф, и страшно трепетно относится к таким вещам!»
«Мы все понимаем, извините нас пожалуйста, мы все хорошо понимаем!..»
Я стою у нее за спиной. Delete… Delete… Delete…
С каждым нажатием кнопки растет мое спокойствие… и, я чувствую это шкурой, набухает ее дикое раздражение ко мне.
Фотографии, наконец, уничтожены. Нам вернули документы, и мы шагаем назад, по кромке воды.
«Мы не обязаны были… Как ты мог?!.. Ты даже не попытался договориться… Конечно, ведь у тебя теперь есть эти снимки!..»
Я слушал это, похолодев от отчаянья и разочарования.
Неужели нельзя просто довериться мне? Ведь репортаж – это моя профессия, мой хлеб, единственное, что я по-настоящему умею делать!
Неужели и здесь я должен что-то доказывать? Неужели все, что может подействовать – это терапия страхом? Тогда я пустил в ход последнее убедительное объяснение. Верняк.
«Знаешь, если бы мы вызвали у них реальные подозрения желанием сохранить эти фотографии, то остались бы ночевать в этой будке… А сегодня русские будут бомбить ее так же, как вчера вышки под Поти! Ты этого хочешь!?»
Через полчаса, сидя на пляже и наблюдая за тем, как входит в воду моя Мата Хари, я выкурил первую за много месяцев сигарету.
Я готов поделить на двоих любую удачу, но только один человек должен нести ответственность как за успех, так и за несчастье. Впервые я отчетливо понимаю – этим Мате Хари и Джеймсу Бонду не шпионить вместе. Нужно принять, как данность. Но об этом не хочется думать… По крайней мере – сейчас.
«Зачэм панику нагнэтаешь!?»
С закатом въезжаем в Батуми. Все эти дни последние новости узнаем из сводок грузинских или российских телеканалов. Грузины врут сквозь слезы, русские – с отработанной телевизионной лыбой. Но сегодня наш главный и единственный информатор – грузинский ОБС (один батоно* сказал).
«Ночью этот порт будут бомбить!» — мужчина, произнесший эту фразу, прохаживается по набережной с видом человека, осведомленного лучше других.
«Откуда вы знаете, что будут бомбить?»
«Я же работаю в этом порту» — последовал ответ.
«Хватит нагнетать, слышишь!?» — голос, доносящийся из-за спины хриплый и каркающий.
В сумерках почти не видно говорящих, только угадываются их очертания.
В этот раз заговорила старуха, торгующая на набережной расхристанными букетиками полевых цветов. Сгорбленная и сухая, она сама похожа на гербарий, собранный каким-то смурным художником. Женщина-экибана.
«Пусть проходит» — менеджер кафе, обычно не позволяющий старухе донимать посетителей, в этот день разрешает охраннику пропустить ее. Но милость его не стоит ломаного гроша.
Пусто за столиками. Из романтических пар в кафе только мы, да еще повариха Наташа со средних лет грузином. Но старуха давно в этом бизнесе и знает — они не пара.
Она проплыла по террасе ведомая исключительно старушечьим чувством долга. Нету покупателей на ее гербарий, не дымятся на тарелках хрустящие хачапури по-аджарски, не шкварчит на наташиной сковородке свежая кефаль.
«Нагнетаешь панику, слышишь! Зачем нагнетаешь!?» — зло выкрикнула она напоследок, обращаясь к работнику порта.
Уже пятый день цветочница зазря выходит в рейс.
Клиент ушел в Турцию или улетел с субботним «Батуми-Киев» — единственным авиа-рейсом, который не был отложен или отменен.
Город вымер в ожидании нашествия.
Мы расплатились за пиво и отправились на поиски ночлега.
…там Русью пахнет
На улице кутаисской — стихийный митинг. Местные жители вынюхивают последние известия. Новости батумского «ОБС» приносит старушка Манана.
Она прибежала с криком, что в городе химическая атака.
Пугливые соседи бросились завешивать окна мокрыми простынями, а те, кто хорошо знают Манану — интересуются, с чего она это взяла.
«Так ведь слышите, какая вонь возле порта!» — отвечает та.
«Слушай меня Манана!» — говорит другая старушка, Цицо, выходя из себя. «Всю жизнь помню, как из порта несет подгнившей рыбой и горелым мазутом. Но от этого еще никто не умер!»
Манана замолкает — и ведь правда! Вот какие новости у нас по радио ОБС.
Но это сплетни вчерашние, и о них вспоминают с улыбкой. Сегодняшние слухи уже не вызывают смеха.
Говорят – русские готовят наступление. Из официальных источников известно, что вчера уничтожены несколько радиолокационных станций грузинского ПВО. А сегодня весь город гудит о десанте, якобы появившемся на территории Аджарии.
Никто из местных не видел врага своими глазами, но если учесть, что до Поти – ближайшего оккупированного города — всего километров шестьдесят, появления русских солдат можно ожидать в любую минуту.
Поти – основной торговый порт Грузии – полностью контролируется россиянами. На подступах к столице давно уже русские танки, окрестности второго по значимости города Грузии – Кутаиси – бомбит российская авиация, а город Зугдиди, контролирующий подходы к Кодорскому ущелью, тоже занят их армией.
Батуми – столица провинции Аджария и один из двух крупнейших портов. Поэтому нет ничего удивительно в том, что тухлая рыба из доков уже отдает местным жителям русским духом.
Жигули и дежавю
Магазины и лавки задраены на ночь. На улицах – ни души. В окна сочится желтый свет. Цвет тревоги, цвет химической атаки. Ненавижу желтый, особенно этот грязный и блеклый его оттенок.
Громыхая по выбоинам временя от времени проносятся авто. Раз за разом один и тот же звук врывается в тишину моей комнаты. Я уже узнаю это хриплое уханье.
Выглядываю в окно. Резвые, старые, драные «жигули». Призрак из бандитских 90-х.
Помню 92-й год. Мне 13 лет и на новеньком велосипеде «Украина» я стою на углу пушкинского парка в Киеве. Только собираюсь съехать с бровки на проезжую часть, как рядом на перекрестке останавливается такой же точно старый «жигуль-копейка».
На заднем сидении — двое. В руках у обоих пистолеты с коротким дулом и массивной рукоятью. Теперь я знаю — это «макаровы».
Один из них защелкивает обойму и передергивает затвор. На миг я застыл, как вкопанный.
Только не посмотреть на них! Только бы не глядеть на них в упор! Да как же на них не смотреть?!
Желтый. Зеленый. Поехали!
Кажется – пронесло…
Тогда я впервые в жизни увидел заряженное оружие. И впервые осознал, что окружающим не всегда нужно давать понять, что ты знаешь о них больше, чем положено.
В «жигулях», колесивших в ту ночь по батумским улицам, были темные, плотно закрытые окна. Я не знаю, что ищут эти ребята. Может быть, это мародеры, предвкушающие панику и разгардияж. Или же — местная «бандитская милиция» стерегущая точки общины от тех самых мародеров.
Тем временем моя подруга, злющая на меня как черт, катает где-то по городу в поисках хороших кадров.
В номере отеля я пытаюсь писать, но в голове – только призрак этих чертовых «жигулей» и рука, передергивающая затвор.
Выглядываю из окна. Вижу прислоненный к бровке велосипед. Возле него сидит некто в красной косынке и с сигаретой в зубах.
«Хватит на сегодня приключений. Бегом спать!»
В ту ночь мы не уснем и почти не будем разговаривать.
В пору только пить коньяк и смотреть в окно на пустынную улицу под желтым фонарем. Злимся на войну, на русских и друг на друга.
Кто мы? Какого дьявола мы здесь? Жалкие бесполезные придатки, трутни, которые не в силах никому и ничем помочь. Даже друг другу. Даже сами себе.
Мы сыты по горло предвкушением опасности. Пора менять это блюдо, милая! Пир во время войны – утомительный праздник.
Хотя до турецкой границы всего полтора десятка километров – уходить из города сегодня бессмысленно и опасно. Мы не знаем, какие сюрпризы ждут нас в пути ночью, и ждем рассвета.
Предчувствие атаки
Я попросил распорядительницу отеля разбудить нас пораньше. Вырулим из города около семи утра. На турецкой границе наверняка полчища беженцев. Успеть бы пересечь ее засветло: одному богу известно, какой прием ждет нас на другой стороне. Куда потом? Стамбул или Трабзон! Добраться до крупнейшего порта Турции и проситься на борт любого пассажирского или транспортного судна следующего в Ильичевск или Одессу. Еще один путь – до Стамбула, откуда чуть ли не каждый день летают самолеты на Киев.
У нас в кармане всего 150 долларов, а к банковскому счету нет доступа – финансовые учреждения в Грузии не работают вторые сутки.
С позавчерашнего вечера у меня нет связи с Тбилиси. Может быть, в окрестностях города уже ведутся боевые действия. Я не слышал голоса Гочи с тех пор, как телефонный разговор оборвался словами «танки уже…»
Но где же эти чертовы танки?
С такими мыслями я засыпал.
Мысль, с которой я проснулся, подбросила меня, как пружина: «поздно! слишком поздно!»
Вскакиваю с постели и подбегаю к окну. С виду все спокойно, но меня не отпускает дурное предчувствие.
«Время!! Который сейчас час!?»
Мобильный телефон показывает начало четвертого. Мы проспали все утро и половину дня. Я не услышал будильник.
Вот тебе, мальчишка! Ты хотел ответственности – жри ее сполна!
Я должен на ком-то выместить свою злость. Этот кто-то – дежурная, не разбудившая нас в начале восьмого. При других обстоятельствах я бы ни за что не стал обвинять ее в непунктуальности – ведь бог еще не создал грузина, просыпающегося в семь утра.
Но теперь своей злостью я могу только сам подавиться. В холле — пусто. Мы в отеле – одни.
Медленно поднимаюсь наверх.
Значит так: сначала я коротко сообщу моей подруге о том, какой я мудак. Потом мы быстро соберем вещи и тронемся в путь. Раз – два! На счет два…
«Гамарджоба!» — слышу голос за спиной.
«Гаумарджос!» — отвечаю автоматически. Хочется рявкнуть в ответ, но сдерживаюсь. Все равно во всем виноват я сам.
«Вы знаете, что Сарпи сегодня бомбили?»
Я замер на месте.
Сарпи – это приграничный пункт, в который мы должны были прибыть утром.
«Сарпи? Вы уверены?»
«Не знаю… Так говорят… В новостях этого не было, но разве по телевизору говорят правду?..»
Чертовы слухи. Слухи – по телевизору. Слухи – по беспроводному телеграфу бабушки Мананы…
Но как они могли бомбить Сарпи! Ведь там нет никаких военных объектов и, что самое важное – это поселок на турецкой границе! Турция – член НАТО. Если в войну будет ввязано НАТО – это уже мировая война!
Я не могу верить таким слухам. И в то же время — не могу им НЕ верить!
Оставаться в городе опасно – но бежать из него теперь некуда… Если Сарпи действительно бомбили — остается только ждать развязки.
Ночь перед грозой
Жарко и душно в городе. Скоро будет гроза. Но еще прежде, чем изменится погода, в город войдут русские войска.
Мы привязали велосипеды и отправились бродить. Все больше задраенных лавок, все меньше людей на улицах. Беспроволочный телеграф работает на всю катушку. Об армии, подступающей к Батуми, теперь твердят на каждом углу. В стране по-прежнему нет интернета и мы можем полагаться только на официальную пропаганду (телевизор), неофициальную пропаганду (слухи), и собственную, уже больную, интуицию.
Город живет слухами, рождает слухи, верит только слухам. Слухи приходят отовсюду. Слухи опровергают одни слухи и продуцируют другие. Мы слушаем в четыре уха и делаем снимки.
Может быть, сегодня мы в последний раз видим на улицах георгиевские флаги. Может быть – это последние дни Грузии, какой мы ее знали – гостеприимной, доверчивой, безалаберной, любимой, и дико независимой страны.
Если русские вступили в Аджарию – значит, сегодня они будут в Батуми. Это аксиома, не требующая доказательств. Если это так – обязательно найдется кто-то, кто будет пытаться сопротивляться. Значит – партизанская война.
Партизанская война — вот еще одна аксиома, не требующая доказательства. Калашников найдется здесь у многих. Тот, кто не умеет стрелять – выучится в бою. Кто не успеет – умрет героем.
По дороге встречаем группу молодежи. Все они – резервисты, ожидающие призыва.
«Ты знаешь, что 20 наших резервистов вчера уложили 60 их отборных десантников?.. Наши пошли на них с ножами! И положили всех». Этого парня зовут Леван. Ему семнадцать и мальчишка искренне верит, что Грузия может победить.
«Мы – грузины. Мы их ножами порежем!» — говорит Леван.
Где-то я уже это слышал.
«Мы порвем их зубами…» — говорил мой тбилисский друг. Где он сейчас? Стал участником ополчения или засел в своем домике в горах, пьет чачу и грустно смотрит на военно-грузинскую дорогу?
Вместе с нашими новыми знакомыми отправились к костелу. Говорят, там прячутся беженцы из оккупированных районов. Я рассчитываю пообщаться с ними и выяснить настроения. Но костел пуст и заперт на все замки. Вокруг все обклеено листовками с надписью «don’t shoot».
Кому адресованы эти листовки, если в Батуми ждут российскую, а не американскую армию? Загадочная вещь, эти агитки… Во всем городе таких больше нигде не найдешь. Почему их расклеивали только в одном месте? И почему под ногами сотни этих скомканных бумажек? Кому могло придти в голову уничтожать пацифистские листовки? Все это очень странно…
Но у нас нет времени выяснять детали. Власти требуют покинуть улицы после 10-ти часов вечера. В Батуми — комендантский час.
Медленно бредем к набережной. Занимаем лучшую площадку для обозрения, какую можно придумать – на террасе кафе у самой кромки воды. Как на ладони виден порт, освещенные пакгаузы, доки и суда, стоящие на рейде. И, что самое важное – оттуда просматривается весь участок дороги, ведущей к городу.
Наш новый приятель Леван разговаривает по телефону. «Они уже в ***» — говорит Леван, называя то самое место, где мы чуть было не стали заложниками на военной базе.
Это поселок в двух десятках километров. Значит — через пятнадцать, максимум, двадцать минут мы увидим их.
Я борюсь с соблазном закурить. Как здорово было бы сейчас выкурить сигарету!
Смотрю на огни порта. Краны в огоньках – как гирлянды рождественской елки отражаются в черной воде. Тихо. Только крохотная волна шлепает по каменному парапету.
Через две-три сигареты они будут здесь.
Они появились около полуночи.
«Вон их фары! Смотри! На той стороне залива!» — Леван вскочил и показывает рукой в темноту.
Колонна машин. Вероятно это БМП и транспорты с пехотой. Шум гусеничной техники был бы слышен издалека.
Десять, двенадцать, пятнадцать. Всего двадцать больших желтых точек медленно движутся по той стороне акватории, огибая залив перед въездом в город.
Их можно было бы принять за колонну TIRов, следующих в Турцию, но все крупные магистрали давно перекрыты. Зугдиди и Поти – оккупированы, Тбилиси – закрыт. Нет, это не могут быть дальнобои.
«Ребята, не двигаемся, не высовываем носа. Не подходим к краю террасы. Сидим спокойно и ждем». Но заклинания уже не нужны — даже самые бесшабашные понимают – время для игр закончилось.
Мы уже в оккупированном городе. В Грузии – новая власть.
Эпилог.
Недо-пере-мирие
Утро следующего дня началось очень странно. Нас никто не останавливает. Никто не проверяет документов. В городе нет военной техники. На улицах – полицейские в грузинской форме. Я недоверчиво смотрю на них, пытаясь обнаружить какой-то подвох. Но нет, это все те же грузинские полицейские, а не какие-нибудь переодетые агенты ФСБ. Правда, ведут они себя очень странно… Они улыбаются! Впервые за много дней.
Что происходит? Где русские войска?
Нам отвечают: подписано перемирие. Стороны договорились прекратить огонь. Войны больше нет.
«Погодите, но как быть с российскими войсками? Они же должны были занять город этой ночью?»
«Нет, их здесь не было и близко. Это все – провокации. Нету тут никаких русских. Кто тебе такое сказал?» — офицер в форме улыбается, как любит улыбаться мой друг Гоча. Очень хитро улыбается, мерзавец!
Пере-мирие. Недо-война.
Никто не знает, как долго это продлиться. Ночью на улицах Батуми – митинг. Георгиевские стяги, микрофоны, громкоговорители. Слезы, дети, песни, свечи, старики, и протяжное, грустное, распевное: «Сакартвело…»
Откуда вы? Из Украины… Я журналист. Нет, не на работе… в отпуске.
Да, да, не получается поехать в отпуск куда-то, где нет войны (ха-ха, действительно).
Но ничего, мы здорово отдохнули (это очень хорошо, какие вы молодцы! Когда снова к нам?)
Как только – так сразу (приезжайте поскорей, немножко отдохнете!)
Но мы и так отдыхаем (да что вы, какой это отдых – половину времени идет дождь!)
Грузинские журналисты машут руками на прощание: «Украина гаумарджос!»
Крутим педали к набережной. Где-то посреди моря — гроза. Наконец-то. Потрясающее зрелище это морское огненное шоу. Поток бело-голубого пламени пронзает навылет полгоризонта.
Разряд, кажется, длиною с остров Кипр. И через мгновение небо снова спокойно, а море – темное, жуткое, наползает на берег из темноты.
Сидим на камнях обнявшись и смотрим шоу.
«Зачем эти отели, эти расходы, эти… черт подери – военные базы с вышками ПВО?! В следующий раз – только со спальником…» — восклицает моя подруга.
«Да, ты права. Это все равно, что прятаться от молнии под одиноким деревом. Кто будет бомбить пляж на морском побережье!..»
В этот момент я вспоминаю отель Holiday inn в Бейруте – памятник предыдущей ливано-израильской войны. Дырявый бетонный постамент посреди ухоженного, цветущего города.
Идеальная пулеметная точка… и идеальная артиллерийская мишень.
«Спокойной ночи ламазеныш…»
«Ла-ма-зе-ныш… как это здорово, милый! «Ламази» ведь по-грузински – красивый? А вместе с этим «мыш»… Раз я Ламазеныш, тогда ты будешь – Ламазин!» — шепчет умиротворенная Мата Хари.
На всех фронтах этой войны – временное затишье.
Засыпаем обнявшись, под шум волн и грозы, устроившей грандиозный фейерверк.
В ту ночь на пляже нам действительно казалось, что в спальнике и палатке можно спрятаться от любой войны.
Это было восхитительное чувство. Одна из самых милых иллюзий этого путешествия. Путешествия, во время которого мы проскочили мимо всех горячих точек, так и не услышав ни единого выстрела.
текст и фото: Алексей Бобровников (август 2008)
