Станция Москва
Без четверти Москва. Сволочная, склочная, сортировочная.
Въезжаем гордо – с бутылкой Боржоми и надписью на футболке: «Дякувати Богу, шо я не москаль».
Мы – киевские, свежие, робкие. Теплые, мягкие, крохкие.
Таких здесь не ждут.
Она ждала полгода.
Звонила – молчала. Писала — просила.
Форсила. Искала.
Учила фарси.
Я приехал, а у нее:
Холодные тряпки.
В городе скользкие тропки.
И пробки, пробки, пробки.
Прости…
С бутылки «Боржоми» поподробнее
Бутылку Боржоми отдали водителю.
Радуется как ребенок. Вот только при виде гаишника инстинктивно прячет запрещенный сосуд под сидение:
«Ну нах. Еще подумает чего».
Ксюша и культурная революция
В финал выходят бабы и бабки.
По радио – сериал про Ксюшу Собчак.
Ксюша в душе, Ксюша в плюше.
На биг-бордах – реклама «The Телки».
Букв в словах становится меньше, и они (слова) все больше похожи на «..уй».
Sorry. «The ху…»
Звезда в шоке
Юмор в ценах, дьявол – в деталях.
В новогоднюю ночь каток на Красной площади стоит 2008 рублей в час.
Коньки – за отдельную плату.
Кремлевская звезда в шоке.
«Ильич, вы любите Москву?»
Гендлин Владимир Ильич. Боксер. Эстет. Любитель джаза.
«Нью-Йорк люблю. Москву не люблю. Москва истеричная».
«А Нью-Йорк – не истеричный?»
«Нью-Йорк тоже истеричный. Но по-другому. Там истеричность – это желание прорваться, победить, доказать. Всем. Другим. Хоть кому-то. Хоть самому себе.
А в Москве истеричность какая-то… какая-то…»
«Истеричная?»
«Точно».
Холодное, скользкое, на букву «с»
Ночь. Холодный прострел переулка.
Снегоуборщик скребет скользкую слюду. С-с-ц-ц-с…
Упрямо, как полотер, кто-то безумный натирает до блеска проезжую часть.
День выдастся скользкий – не за что зацепиться.
Девушка на баррикадах
Станция метро «Баррикадная». Обмен валют.
На витрине — два значка с американским флагом. Под каждым – значение курса.
Флаги одинаковые. Курсы — разные.
«Девушка, какой здесь курс доллара?»
«Там написано».
«Написано. Но только там два разных курса! Какой из них?»
«Там написано».
«Нет, не написано, они одинаковые! Девушка, какой курс?»
Смотрит прямо перед собой.
Костяшки сжаты. Губы сжаты. Ноги под столом. Ног не вижу. Думаю, тоже сжаты, как тиски. Не влезай – убьет.
Дышит глубоко, как на сеансе йоги. Глубже, еще глубже.
Баксы суй. Рубли получай.
Чё не ясно?
Разговоры отставить. Кассир – не справочная.
Здесь вам не тут.
Девочка, как ты права. В жизни – все как учила мама. Поддашься одному уроду – другие попрут.
Все-таки где-то есть эта надпись: про курсы и вражеские флаги.
Незаметная, как проба на чужом обручальном кольце.
Курс похуже – для обмена сумм до 100 у.е.
Получше – для сумм после тысячи.
Лохам, жмотам, хохлам и чучмекам – справок не даем.
Мокрое, растерянное, мужское
«Это пи…ец, да?»
На всякий случай соглашаюсь.
Лицо доброе, в шрамах, едет передо мной на эскалаторе.
«Меня зовут Васыль. Я из Украины. А ты откуда?».
«Из разных мест».
Отвечаю так потому что не знаю, где ждать подвоха.
Великое дело – земляк нашелся.
Он чуточку урка. Бомжом не пахнет.
Интересно, где второй, который попробует обчистить меня, пока этот ездит по ушам?
Я ведь тот самый. Стоял под обменным пунктом, чесал кошелек. Неблатной. При бабле. Достал сто баксов, спрятал сто баксов. Мялся. Ходил кругами. Щупал кредитку.
Попался, турист.
«А я вот в Москве. Работаю строителем. А в Украине жена, дети… Была жена, дети»
У него мокрые, растерянные глаза. Какие-то дрожащие.
Я теперь знаю — он не опасен.
Это строитель. Он из Украины. Его зовут Васыль. И у него была жена.
Эскалатор закончился. Васыль крепко сел задом на бетонный пол.
Проехались с матерком.
«Шо ж ты, йоп, не сказал мне, что эскалатор закончился? Ты специально, да? Хотел, чтоб я упал, да?..
Куда ты?
Куда ты?!
Куда?!!»
Час пшик
Женский голос из репродуктора взывает к идущим:
«У вас стресс. Вы на грани нервного срыва. Звоните «ноль шестьдесят один»…Бесплатная психологическая консультация…»
Шаг за шагом, молча, гуськом, москвичи и гости столицы продвигаются к краю платформы.
Трое мальчишек с оттопыренными ушами пинают ногами проходящий поезд.
«Следующая станция… «Марксистская».
«Дома. В СССР»
Утро. В голове – чужое дежавю.
Будто проснулся в этой комнате 30 лет назад. Включаю радио, а там смешанный детский хор. Темп – маршевый. Интонация – туда же.
Поют радостно, по-пионерски. Голоски похожи на Сережу Парамонова:
«Мы не про-сто ма-льчики и де-вочки! Мы – ма-сквичи!».
Я извлек наружу кусочек чужой памяти.
Мысль, от которой делалось темно и почему-то спокойно.
«Все в порядке.
Ты дома.
В СССР».
Текст и фото: Алексей Бобровников
