Хамса – это жизнь. В Керчь она приходит осенью, и, кажется, существование снова обретает смысл. Вместо консервированной рыбы и вчерашнего крохкого хлеба, начинается сезон хамсы. Копченой, жареной, тушеной.

Хамса всмятку, хамса на бутерброд. Еще немного – и из нее будут делать варенье.

Осенний город, в жару пропитанный смрадом нечистот, теперь благоухал хамсой.

«Хамса! Пошла хамса!». Хозяйки ящиками тащат в дом мелкую рыбешку, которая тут заменяет праздничных молочных поросят и рождественскую индюшку.

Говорят, она несравненно хороша, закатанная в банки с уксусом. Проведя две  недели в таком состоянии, хамса  становится селедкой. Что не мешает относиться к ней как к настоящей  рыбе – и жарить на сковородке.

«Сегодня ты узнаешь, что значит настоящая еда! Ты поймешь, что такое сезон хамсы!». Так любила говорить ему одна керчианка (керченка, керчанка?), когда он приехал туда в разгар лова.

Еще не старая женщина (едва перешагнувшая свои 35, но уже замотанная в бесформенный, пропитанный рыбой халат) стала к плите.

Середина октября – важнейшее время для маленького портового города, целый год жившего  только водкой и воспоминаниями о прошлом сезоне. Тогда рыбы было столько, что хватило законсервировать впрок на полгода. До конца весны можно не заботиться об обеде и ужине – всегда наготове жирные тельца хамсы, пропитанные уксусом до кончиков маленьких острых плавников.

Хозяйка нарезала крупными ломтями картошку, лук и помидоры. Расставила приборы и стопки под водку. Потом отправила в кипящее масло главный ингредиент – выпотрошенные тонкокостные тельца хамсы. На кухне запахло жженым рыбьим жиром и луком.

Разложив поверх прожаренной, шипящей рыбы ломти  томатов и картошки, стала выкладывать второй слой. Рыбьи тушки были теперь поверх картофельной массы, так что блюдо начало походить на рагу. «Скоро ты попробуешь лучшее, что можно только себе представить!» – увещевает она. Хозяин дома уже постукивает стопкой по столу, готовясь к старту.

Подали на стол. Гость чувствовал, как его внутренности протестуют против самой идеи этого блюда – жареной сельди в рыхлой, потерявшей всякую форму картофельной массе. Да еще этот «рыба-чили-кетчуп» на дне…

Он попросил водки, и промыв горло жидкостью, убивающей любой вкус и запах жадно закурил «приму».

«Как? Тебе не нравится?» – хозяйка смотрела на него почти  с ненавистью – «Ты не любишь хамсу?».

«Говно ваша хамса». Он затянулся сигаретой, стараясь не смотреть ни на тарелку, ни на женщину, так самозабвенно готовившую праздничный стол.

Потом жевал  хлеб и выбирал из большого блюда кусочки картофеля, еще не успевшего пропитаться рыбьими соками.

Семья ела в  тишине, не глядя друг на друга. Только хозяин дома (добряк украинец, приехавший из мест, где режут поросят и  лепят вареники, поливая их свиным жиром и щедро умащивая хрустящими шкварками), время от времени наливал всем водки.

Он старался помирить их, поднимая стопарь, бурча какой-то тост.

Но теперь они  были уже так далеко друг от друга, что сколько ни выпей, эту пропасть уже, казалось, ничем не зальешь.

«Прывык я до хамсы. И ты прывыкнэш» – говорил  усатый дядька, чьи предки, наверное, когда-то ходили на чайках к морю рубить турок.

Спустя пять веков он прирос тут, залип, охамсел.

Гость выпил водки, потом еще, и еще. Он водки щипало в глазах и до слез хотелось хлебнуть минералки или хотя бы теплого компота.

Но ничего такого не было в наличии.

И вот тогда пошла хамса. Он подхватил на вилку один кусок рыбы, другой. Глотал, не глядя, почти не разжевывая, спуская в пустой трюм. Хамса падала на дно с характерным плюхающим звуком. И тут же глушил рыбу стопарем.

Хозяин дома смотрел одобрительно. Через четверть часа тарелка гостя была пуста. Женщина пошла за консервацией.

текст и фото: Алексей Бобровников