Лежа на боку разговор клеится лучше. Не то, что в миссионерской позе, и тем более в позиции «по-собачьи». На боку – это поза приятелей, которым есть о чем поговорить. Заняв такую позицию, разговорчивый человек не станет уже молчаливо исполнять свои обязанности, а непременно добавит к обычному обмену любезностями, набору традиционных шумов еще какую-нибудь фразу или вопрос. Например:

«Тебе тепло?»

«Да…»

«И не надо мехов, не надо обогревателей УФО, растапливающих фургон, груженый обледенелыми телезвездами?»

«Фургона с телезвездами точно не надо» (смешок).

«Хорошо. Я отменю заказ»…

Оба смеются, стараясь не дышать, чтобы не нужно было снова искать соединения – уж очень хорошо все держится сейчас.

Он перестал смеяться первым, и с неожиданной яростью набросился на нее. Несколько укусов с ее стороны означали, что набросился он во время, в ту самую минуту, когда следовало, и что она оценила его понятливость и предупредительность.

«Хорошо! Как хорошо!» – резко, твердо, со знанием тела. Откуда? Ведь у них это только второй раз?..

«Ты – ДА?» – ему показалось, что можно уже поздравлять ее.

«Не-еет» – ответила женщина самодовольно.

Такая может укусить. Если вовремя не спрятать кадык, может вообще полгорла отгрызть.

Он обнял ее крепче, прижавшись незащищенной сонной артерией к ее плечу. Боксер назвал бы такое положение «клинчем».

Пауза.

Будем держаться друг друга пока не надоест.

Две минуты. Два дня…

Не продолжай, не надо загадывать. Загадывать и расспрашивать запрещено. Пора уже знать эти правила на зубок.

Это их второй раз. А что будет в пятый?

«Ничего» – на этот раз не вслух, но явственно в голове у него прозвучало это «ни-че-го».

Он вздрогнул.

«Холодно?» – спросила она участливо.

С такой нежностью спросила, что ему стало понятно – ей только что было по-настоящему хорошо.

Вот только она ни за что не признается в этом.

Пусть, мол, не расслабляется, пусть не думает, что меня так легко успокоить. И еще в этот момент он подумал: эта женщина может СЫГРАТЬ участие. Пусть неубедительно – но все же сыграть.

Актриса. Теперь он знал: им не быть вместе. Вообще-то он знал это уже вчера. И позавчера, когда они познакомились. Просто сейчас отчетливей, чем когда-бы то ни было…

Все это было внутри, а снаружи он стиснул ее в обьятиях.

Как бы благодарность за нежность.

Благодарность, как бы, за заботу.

За работу.

Как бы…

Хотел было похвалить ее, прибавив какой-то эпитет, но подумал, что это будет сентиментально и глупо. Они ведь едва знакомы…

«Расскажи о себе?» – вдруг попросила она.

«Начать со школы? С яслей? С детского сада?»

«Начинай с чего хочешь».

«Хорошо… Начну с Нади. Нам было по три года»

«Хм…»

«Первый этаж, дверь направо, на окнах литые решетки, с такими закругленными загогулинами, знаешь? Крашенные водоэмульсионкой. А на ней темно-синее пальтишко. Нет, даже фиолетовое»

«Рано ты начал. А дальше что?» – спрашивает она.

«Дальше была Йу. Ей было двенадцать, а мне шесть…»

«Нет шансов, да?»

«Да… Она уже занималась пением и у-шу. А я еще даже не начал мастурбировать. Кстати, она – сопрано… Катались на велосипеде. «Салют». Синий.

Он вспомнил, как однажды упал с велосипеда, а она это видела. И помогла ему.

«ОНА

ПОМОГЛА

МНЕ…» – думал он.

«А ведь это я всегда хотел помогать ей…»

Упав, сидел возле лужи и, пытаясь не плакать, глазел на отражавшееся в луже небо.

Наверное, тогда впервые и начал представлять…

Воображал, как научится всем этим у-шу и спасет ее. Вот как все будет: на нее нападут трое грабителей (непременно трое), а он разбросает их в стороны, будто длинные, засохшие ветки. Знаете, такие массивные, волочащиеся по земле с шелестящими прошлогодними листьями… Те, что поднимаешь с неожиданным усилием, и которые так приятно снова швырять – ведь никогда не знаешь, как далеко удасться добросить…

Он вздрогнул.

«Замерз?» – спросила женщина.

«Дрожишь. Мерзляк. Укройся».

Он дрожал. С чего бы это вдруг?

Перед глазами была картинка: осенний парк, катание.

Много желтого и красного наверху и по бокам. Под колесами шелестят сухие. Тихо. Где-то сквозь дым лает собака.

Она зовет его. Громко, высоко. Эхо. Он уже не смог бы воспроизвести в голове ее голос, но если бы услышал – непременно всколыхнуло бы.

Глаза закрыты. Крутятся педали.

Холодно. Высоко… Там, где он сейчас – слишком холодно и высоко, чтобы разговаривать…

Но женщина напротив донимает вопросами.

«Тебе что, холодно? Почему ты дрожишь? Что с тобой?»

Хотел было ответить: мне не холодно, потому что…

Потому что…

Его покоробило от мысли, что он может произнести это вслух. Такое пустое-пустое и вообще не адресованное ей.

«Мне не холодно, потому что…»

Запнулся и, не найдя слов, перешел на язык жестов.

У нее приятные внутренности. О чем тут говорить?

Хорошо, что не разводили мосты. Сейчас новое соединение далось бы с трудом, а так можно продолжать сколько угодно…

Теперь она молча глядит на него.

Хорошая женщина.

Может иногда помолчать.

Неплохая женщина.

Хорошо, что не нужно больше ничего говорить.

Не могу же я думать одно, а говорить другое. Я всегда был честен с ними. Никогда не врал ни одной. Говорить, и не думать – это не для меня.

Вот думать – и не говорить…

Сопрано. Синий «салют».

Как она там? Где она там?..

Год назад он узнал. Заехал в тот двор. Почти случайно. Ошивался под ее окнами. Двадцать лет ведь прошло…

Вдруг, случайно – знакомый.

Слово за слово. И, наконец, главное: «Как она?»

«А ты разве не знал? Два года как… Весь двор в шоке. Такая молодая. В этом году было бы сорок…»

Да. Да. Да…

Нет. Детей не было. Муж… Там теперь живут ЕГО родственники.

Господи.

«Нет. Собака? Какая собака?..»

Зачем он спросил про собаку?

Ах, да… у нее же был пес. Немецкая овчарка на строгом ошейнике.

«Акбар!.. ко мне!!!»

Высокий голос. Кому-то он мог бы показаться слишком… Вот это слово… Пронзительным.

Но только не для него.

Вдруг стало так холодно, что, казалось, застучат зубы.

Теперь ему казалось что он вспомнил в ней каждую ноту. Вспомнил даже то, чего никогда не знал.

И снова перед глазами этот подьезд, и так страшно потому что из него…

Волей не волей он на секунду представил себе то, чего не должен был представлять.

Бедная, бледная Йу…

А вот на этой фотографии она все еще в пионерском галстуке…  Он, полюбуйтесь, – уже выпускником детского сада.

А помнишь, ты передавала моей бабушке пирожки с вишнями?

Мне восемь – тебе четырнадцать. Двенадцать – восемнадцать. Сорок – тридцать четыре…

Помню, стоя там, среди рогатых троллейбусов, желтобоких такси и первых коммерческих ларьков ты зовешь меня с другой стороны улицы… Почему ты заметила меня? Почему зовешь?

Женщине напротив хотелось спросить «о чем ты думаешь?»

Очень хотелось спросить. Но она не спрашивала.

Умная женщина никогда не станет спрашивать: «о чем ты думаешь?»

Только садомазохистки и любительницы Достоевского могут задать этот, порою, кровавый вопрос.

Но если не дай бог он прозвучит – лучше спрячь глаза, проглоти ответ, даже если он размером с целый дом с подьездом и старой собакой, бегущей за велосипедом по лужам… Лающей на юбку, развивающуюся вслед…

“В конечном счете ты поймешь: все, что происходило с тобой, происходило между тобой и богом… И никогда не было отношений между тобой, и людьми”.

Кажется, так говорила мать Тереза.

Женщина напротив смотрела на него не отрываясь. Потом вздрогнула, наверное что-то почувствовав.

Хорошая женщина.

Хорошо, что пришла.

Потом они пили чай с крекерами и разговаривали.

Хороший маленький разговор (смолл ток, беседа ни о чем), а крекеры были соленые и он специально пересластил чай, чтобы захотелось сьесть много таких крекеров и заварить еще чаю, потому что одной кружки окажется мало…

И это был бы чудесный вечер, если бы она смогла сдержаться и не спросить все-таки мучившее ее: «о чем ты думал тогда?»..

А ведь мы все такие: только один умеет терпеть, другой же сдается на полпути. Сдается… и спрашивает.

И так что-то теплое заканчивается, и остается нетронутым так сладко задуманный горячий чай…

текст: Алексей Бобровников

рисунок: Леван Сонгулашвили

Сборник рассказов Алексея Бобровникова «Семь свиданий со смертью» можно купить здесь:

http://itunes.apple.com/us/book/sem-svidanij-so-smert-u/id506309872

http://www.amazon.com/dp/B007E9SMNW