Пока Киев празднует дату тысяча двадцатипятилетия принятия христианства, я вспоминаю другую круглую дату.
Завтра, ровно 99 лет назад, началась Первая мировая.
Самая неудобная война в мире…
В детстве моим самым страшным кошмаром было слово Верден. Я не знаю, когда и где я его вычитал.
У Ремарка? Не знаю.
Верден.
Город миллиона мертвецов.
Десятки тысяч тогда вернулись домой без челюстей, глаз, носов, яиц.
Мясорубка.
Первая мировая была первой войной с таким количеством калек.
Умереть же не страшно. Страшно жить таким.
Пару лет назад этот кошмар ожил, когда британцы открыли выставку «Лица битвы» в своем «национальном музее армии».
В наших музеях нам рассказывают истории доблестных прорывов. В наших музеях нам показывают технику, выжившую в битве. Но нам никто не рассказывает, что люди – не танки, и если им отрывает кусок башни, с этим потом надо как-то жить…
В наших музеях не рассказывают о том, как русским солдатам давали кирпичи вместо гранат, чтобы брать врага на испуг.
Ру-беж.
Но это все было уже во вторую мировую.
В первую же наши страдали и умирали по всем правилам военного искусства.
Британцы на той выставке показали настоящее лицо битвы.
Там манекены в идеально пригнанной фоме и с масками на лицах. Маски на манекенах – как чехлы на покалеченной технике… Ширмы, за которыми прячется ужас.
А на стенах – сотни фотографий этих самых лиц.
У меня на стене в гостинной висят четыре рисунка, которые рисовал мой дед, воевавший во Второй. Там русый, стриженный под горшок мальчишка ест арбуз… а через два рисунка – уже тащит обрубки своего туловища среди длинноногих красавиц, гуляющих по Крещатику. Но это будет потом, через сорок лет после нашей первой.
Вторая мировая – удобная для пропаганды.
А как быть с первой?
Одна империя заняла территории другой. По стечению обстоятельств двумя окраинами этих империй оказались половинки Украины.
В Первой друг против друга дрались три миллиона украинцев.
А потом, через несколько десятков лет, тех, кто будут на этом участке земли сражаться против большевиков, назовут предателями и коллаборационастими.
Коммунисты, оккупировавшие территории бывшей Австро-Венгрии и уничтожившие Польшу, будут кричать: мы мол, против легализации воинов УПА…
Победителей, говорят, не судят.
Именно поэтому о Второй – все, а о Первой – ни слова.
Неудобная война.
Никто никого не освободил, никто никого не спас. Не было абсолютного зла – потому что все на той войне было абсолютным злом. Как, впрочем, и на любой другой…
Но именно тогда все и началось.
Первая мировая – война без лица.
Пластическая хирургия праздновала в те годы свое боевое крещение.
Не нравится форма носа? Слишком тонкие губы?
Это все научились делать в те годы, когда солдату с оторванными челюстями, вытекшими глазными яблоками и раздробленными скулами наращивали новое.
Лица битвы.
Я думаю о них и слушаю Кренберриз
Это лучшая песня-хоррор, когда бы то ни было написанная рокерами.
1916.
В твоей голове.
Зомби.
Вот, откуда я помню слово Верден.
1916.
Для “Кренберриз” это другая история – пасхальное восстание в Дублине и формирование «ИРА».
Но у каждого — свой 1916-ый.
В учебниках истории потом напишут: «верденская битва не сыграла решающей роли в первой мировой войне».
Кстати, моему деду в тот год исполнилось 8.
В тот год он не пошел в школу танцев, куда его отправляла мама.
Может он знал, что ноги ему пригодятся для новой… исторической войны.
текст: Алексей Бобровников
рисунки: Кирилл Бобровников
на фото: картинка с выставки «Лица Битвы», автор — Пэдди Хартли
(«Faces of Battle» by Paddy Hartley).
The National Army Museum, Chelsea. London.
