Я беру с собой одну фотографию. Это snap-shot, моментальный снимок. На снимке – женщина.
Мне нечего ей сказать. Я даже не особенно хочу ее видеть.
Я не буду звонить ей «до», и не буду звонить «после».
Это покажется странным тому, кто честно и горячо влюблен.
Просто если без «честно и горячо», то я не влюблен. Строго говоря, я… Ок, попробую разложить по полочкам.
Итак, я… попытаюсь подобрать слово… нет, я не как перегоревшая лампочка, скорее – как графитовый стержень, полуобуглившись, дымящийся в теле старого реактора. Он давно не приносит тепла, не вырабатывает электричества. Он давно не производит реакции. Просто иногда, при определенных метеорологических условиях, он испускает (испускает — именно это слово) радиацию.
Держите нос по ветру. Особенно, когда ветер с северо-востока…
Вот такие у нас отношения с этой фотографией. Не с женщиной, а именно с фотографией. Думаю, не надо объяснять…
И все-таки объясню.
Всех остальных я отпускаю даже не предупредив. Только ее фотографию я беру с собой. Эта фотография из тех времен, когда я делал фотографии: не снимки, не кадры, а именно фотографии… Понимаете?
Вот еще важный вопрос: почему она? Может быть, она создает нужные метеорологические условия в моей комнате? Как у Тома Вейтса в «эмоциональном прогнозе погоды» — «нестабильная метеорологически-эмоциональная ситуации в левом флигеле моих апартаментов?..»
Или, может быть потому, что реакция, которую она производит, безвредна?
Я никогда не соскучивался по ней.
Я живу без нее уже много лет, и буду жить дальше. Может быть, я позволяю себе думать, что люблю ее, как раз потому, что знаю – нам никогда не быть вместе.
Может быть, это моя трусость говорит во мне: «я люблю ее», потому что знает – это безопасно. Может быть, именно поэтому я никого так не любил, как ее? И, наверное, никогда не полюблю.
Я не хочу видеть ее, не испытываю в этом насущной потребности. Я просто знаю, что когда на графитовый стержень моего домашнего ядерного реактора падает вода, (или черт его знает какая еще жидкость) происходит реакция. Только и всего.
Лю-бовь. А для кого-то все это — синонимы…
Капля чего-то синего, медленно растворяющаяся в чем-то прозрачном. Ничего не происходит – никакого шипения реактивов как на уроках химии.
Просто красивое, бесформенное пятнышко. Вот – любовь.
Но я могу закрутить кран. Могу постелить целофан – и счетчик Гейгера даже не пикнет.
У каждого из нас есть такой графитовый стержень. Даже несколько. Некоторые опасны, большинство – нет.
Она из тех, что не опасны. И потому так дороги.
Те, что опасны, спрятаны на дно ящика, и в трюм, в трюм!.. Те, что опасны, я не могу оставить дома, НЕСЛУЧАЙНО забыть… Я не могу выбросить их вместе с порванным чемоданом… Что я могу сделать, если они – внутри, они — часть меня?
Не спрашивайте… не просите уточнить… Пока – не время…
Я знаю только – они там, и, тщательно замотанные в целофан при переезде, они непромокаемы. До поры до времени мне нечего опасаться реакции.
А эта — предана мне.
Она приедет сегодня провожать меня в дорогу. Я знаю, что она приедет – звонила несколько раз, говорила, что не может отпустить меня, не попрощавшись. Звонила, не уточняя адрес – она знает его лучше меня самого.
Она любит меня, она приедет ко мне…
ОНА НЕ ПРИЕХАЛА.
Отпустило.
Счетчик гейгера не застучал даже при самой благоприятной погоде. Я улыбнулся, потому что знаю, что где-то там, откуда она сегодня не приехала проводить меня в долгую дорогу, она тоже улыбается, как и я: тепло и спокойно…
Мы обы свободны.
Вот теперь я уже точно могу ехать.
И не возвращаться…
Груза становится меньше… на 0,5 грамма.
Кто-то верит: столько весит душа. Но я не о душе.
Просто из книги, уже уложенной на дно чемодана, я выложил ее фотографию…
текст и фото: Алексей Бобровников
