Заканчивалась зима и сугробы, которые сначала были белыми, стали черного маслянистого цвета, словно крылья чаек, пойманных нефтяным пятном.

На обочинах центральных улиц повсюду была эта толстая корка, а под ней, если наступить тяжелым ботинком – рыхлый, крупными кристаллами снег.

Он шел сквозь черную проталину улицы и думал об их странной соседке. Старуха жила в огромной квартире с окнами, выходившими на просторный проспект. Жена покойного генерала КГБ, или какого-нибудь партийного бонзы. Что еще за старики могут жить в этом районе?

Они с женой снимали квартиру этажом выше, и старуха терпеть не могла весь этот джаз по ночам. Жаловалась в ЖЭК, потом подсовывала под дверь гневные письма: восклицательные знаки, вопросительные знаки, шумные призывы к покою, начертанные оглушительными заглавными. Он выбрасывал ее упреки, не читая.

Потом у них родился сын, и музыка после 3 часов ночи прекратилась сама собой.

«Давай подарим ей что-нибудь к началу весны?» — предложила вдруг жена, когда с крыш потекли первые ручейки и впервые за ту долгую холодную зиму они распахнули настежь окна.

«Можем, разве что, затопить ее еще разок» — пробурчал он. Его удивило, что ей пришло в голову делать подарок женщине, которая никогда не была их другом.

В тот вечер жена оставалась дома, а он вышел пройтись. Ребенок спал, и в доме стало неожиданно тихо. Обоим было непросто привыкнуть к этой тишине.

Он собирался выпить со своим другом-телеведущим и встретиться с одной из девушек из числа тех, кому не полагалось знать, что он женат.

«Когда ты вернешься?» — она чувствовала его настроение, и сначала не хотела спрашивать «когда», чтобы не сердить.

В те дни необъяснимый зуд сидел в каждом из них, и они смотрели из одного окна разными взглядами и не замечали весны.

«Я приду скоро…» — мужчина рассеяно оглядел себя в зеркале, отметил, что растрепан и небрит, и что вихор за правым ухом требует срочной стрижки. Поцеловал ее волосы, уши и виски, а она обвила его руками, осторожно, чтобы не оставить на рубашке рыжеватых вьющихся волос.

Аккуратно прикрыв дверь, он вышел на лестничную клетку.

Спускаясь вниз, увидел, что дверь в квартиру нижней соседки полуоткрыта. Враг стоит на пороге, упершись спиной о косяк.

«Простите меня… вы не могли бы…» — она произнесла очень тихо, почти прошептала.

«Музыки в позднее время больше не будет» — ответил он резко, чеканя слова. Он хотел проскользнуть мимо, не вступая в бой.

«Нет, нет… вы не поняли. Я хотела попросить вас… если можно… у меня выбило пробки».

Он остановился. Из квартиры, откуда обычно звучали монотонные звуки пианино, теперь доносилось лишь журчание воды из свинченного крана.

«Я боюсь. То есть… очень не люблю темноту» – женщина смотрела на него умоляюще.

Он вздохнул. Выругался про себя. Ничего не поделаешь – придется задержаться.

На лестнице тускло горела лампочка, и та часть коридора, в которой жалась к стене старуха, была кое-как освещена. Переступив порог, он вошел в прихожую. В нос ударило затхлой сыростью.

В электросчетчике стояли фарфоровые пробки старого образца; те, которые можно оживить, вкрутив в перегоревший предохранитель кусочек медной проволоки.

Он спросил, есть ли у нее в хозяйстве проволока, да еще непременно медная. Она торопливо ответила, что да, есть, но ее нужно искать в ящиках бюро.

«Посмотрите в нижнем, там, где старые очки» — Сказала она, по-прежнему ютясь в проеме. «Простите, пожалуйста… Я не могу войти туда, когда темно».

Он ничего не ответил. Мысленно кроя соседку с ее древними пробками и затхлыми фобиями, пробрался на ощупь в комнату, и, подсвечивая себе экраном мобильного телефона, выдвинул нижний ящик бюро. Засунув руку, он сначала не понял, к чему прикоснулся. В ящике были свалены в беспорядке полсотни старых стеклышек. Целое кладбище очков – оправы без дужек, толстые стекла ее мужа, какие-то крохотные треснувшие лорнетки, маленькие бифокальные очки в роговой оправе — ее. Наконец, дотянувшись до самого дальнего угла, нащупал моток проволоки. «Стиляга чертова» – подумал он, отрывая прицепившийся к рукаву круглый заушник.

Вернувшись на свет, быстро скрутил «жучок» и ввинтил пробку на место. Его в миг ослепило – повсюду вспыхнули 200-ваттные лампы не позволявшие закрасться в дом малейшей тени.

Старуха благодарила его так, будто он вытащил ее из рушащегося дома.

Казалось, она забыла всю давнюю ненависть – посыпались благодарения навязчивые и исступленные, на какие способны только безнадежно одинокие люди.

Он все еще качал головой, а она уже доставала из стенного шкафа подарок – плотный целлофановый пакет, аккуратно запаянный утюгом.

«Это очень хорошая шерстяная шаль… Ручная работа! Подарите своей жене, у нее ведь скоро день рождения».

Он никогда не говорил ей о дне рождения жены. Немного удивился, но не придал значения – мол, знает, ну и пусть.

Вежливо поблагодарил, соорудив какое-то подобие улыбки. Произнес притворно дружелюбное, с протяжным, холодным гласным посредине – «не-ет».

Старуха настаивала. На ее лице снова появилось выражение загнанности и тревоги, которое он впервые увидел там, на лестничной площадке. Она начала уверять, что никогда не надевала шаль — берегла ее для какого-то «особого случая».

«Это удивительно ценная вещь. Обязательно придет время, когда ваша жена будет ЭТО носить. Помянете мое слово» — сказала она безапелляционно, не с вызовом, но с какой-то недюжинной внутренней силой.

Тут он понял, что меньше всего хотел бы, чтобы эта вещь попала в их дом.

Он попробовать провести соседку, сказать, что пригласит ее на день рождения жены, где она сама подарит шаль. Никакого приглашения, разумеется, не последует.

«Нет, нет…. Важно, чтобы это вы подарили ей сами… — прервала старуха — Ведь это же мужской подарок… понимаете? Это подарок мужчины своей женщине».

Вдруг он почувствовал легкую слабость и озноб, и с трудом сдержался, чтобы не зевнуть. Этот спор утомил его. Ему показалось, что ни в старухе, ни в ее подарке, в сущности, нет ничего плохого. Кроме того – он же спешит на встречу! Хватит терять тут время – его ждут.

Засунув пакет под мышку, и вежливо поблагодарив, он быстро вышел.

Через минуту уже шагал вдоль тротуара, среди чернеющих хребтов снежных Кордильер, с ущельями и пиками, твердых и массивных, не подвластных первой весенней капели.

На полпути к месту, куда он направлялся, неприятное чувство вернулось. Он вспомнил загнанный взгляд, требовавший во что бы то ни стало принять странный подарок. Его осенило: нужно немедленно вернуться и положить пакет у двери соседки. Но ведь тогда старуха отнесет подарок сама! А его жена, не почувствовав того, что ощутил он, разрешит пронести эту вещь в их дом. От этой мысли стало не по себе.

Холодное чувство страха, физически сопоставимое с той разновидностью алкогольно-никотинового похмелья, когда липнут ладони и неприятный привкус во рту, не оставляло его.

Он свернул с Крещатика в Пассаж и зашагал вперед, хлюпая по лужам. Справа светили косо огни бара «Нувель», где собирались гомосексуалисты. Напротив, мокли под дождем брезентовые фалды веранды модного кафе «Мокко», куда он иногда захаживал курить кальян.

Выйдя на перекресток, он окинул взглядом пустынную улицу в поисках места, где можно оставить пакет. Выбросить подарок в мусорный бак казалось слишком бестактным. Тогда он решил положить его на видном месте, где пакет сможет подобрать бомж или нищий, питающийся в богатом на объедки аристократическом мусорном баке на углу Банковой и Лютеранской.

Он впервые внимательно рассмотрел подарок. Хоть наглухо запаянный матовый целлофан почти не пропускал света, сквозь него можно было угадать добротную вышивку, контуры крупных цветов и каких-то фантастических зверей или растений.

Ему вдруг захотелось развернуть обертку, пощупать шаль, вдохнуть запах пыли и старинного одеколона. Он уже представил, как укутывает в черную ткань с вычурным узором спину жены… В черную, траурную шаль с запахом тлена.

Так и застыл, глядя на пакет… А потом, встрепенушись, сделав над собой усилие, чтобы отойти от этого сна наяву, опустил пакет на землю. Резко выпрямился и потряс головой, отгоняя цепенящую усталость.

Немного шумело в ушах, ощущения притупились, как после нескольких затяжек крепкого табаку натощак. Им снова овладела необъяснимая слабость, похожая на ту, что он испытал десять минут назад во время разговора с соседкой.

Его непреодолимо потянуло домой, к жене и ребенку. Только там он мог вернуть себе силы, растраченные в этой странной борьбе.

Положив пакет в самом центре желтого пятна света, падавшего от уличного фонаря, он развернулся и быстрым шагом пошел обратно. В кармане звонил телефон, но он не слышал, или не хотел отвечать.

Он шел все быстрее и быстрее, как будто там, куда он направлялся, не было ни черных сугробов, ни старухи с ее страшным подарком, а были золоченые вечерним солнцем верхушки сосен в светлом, линялом летнем небе. Там, куда он шел – расстегнут ворот рубашки, растрепаны ветром волосы, ее смех, и от него эхо – дрожащее, прыгающее между стволами деревьев… Он шел домой.

 текст: Алексей Бобровников, дизайн обложки —  dashart.com.ua

 

Сборник рассказов Алексея Бобровникова «Семь свиданий со смертью» можно купить здесь:

http://itunes.apple.com/us/book/sem-svidanij-so-smert-u/id506309872

http://www.amazon.com/dp/B007E9SMNW