Карандаш – лучший друг репортера. Отправляясь в путешествие, никогда не доверяйте чернилу. Ручка может потечь, карандаш — никогда. Записи не испортятся, даже если вдруг до нитки промокнешь под дождем…
На телах поляков, расстрелянных НКВД в районе Смоленска весной 1940-го, были обнаружены десятки блокнотов с записями — и сотни карандашей.
Работая над сценарием фильма про Катынь, мы с историком Александром Зинченко перелопатили все до единой записи, найденные в Катынском лесу.
Часть из них использованы в сценарии “Катынь: письма из рая”, часть не вошла туда.
(Фильм можно смотреть здесь — http://inter.ua/ru/video/program/documentary/2011/04/06/katyn_pisma_iz_raya)
Впоследстии, для усиления “эффекта присутсвия”, мы попросили наших смоленских героев прочесть записи в том самом месте, где они были найдены – под сенью сосен катынского леса.
Высадили из вагонов поздно ночью. Несколько часов нас конвоировали городскими улицами. Ни одного прохожего – только старые дома с покосившимися стенами.
Прошли Козельск. Городок типично российский – тянется на километры. Конвой — со служебными собаками.
Можно было бы попытаться сбежать… Но на станции кто-то из наших выяснил, что через два месяца нас собираются отпустить. Услышал об этом от офицера НКВД.
* * *
Холодно. Согреваемся только собственным теплом. В комнате на 160 человек места по 37 сантиметров на брата…
Спать на досках очень неудобно. Ночи долгие и твердые. Страшно болят кости от лежания.
* * *
Любимая, не сердись, что так мало написал. Все объясню тебе, когда приеду и увидишь эти записки. Милая Марыся!
Уже два месяца не видел тебя и дико скучаю за твоими ласками.
* * *
“Урра! Первые ласточки! Сегодня впервые полуофициально комбриг заявил нам, что те, кто имеет семью за границей (в нейтральных странах) может в ближайшие дни подавать заявление в Комиссариат внутренних дел о выезде!
Может, действительно прояснится наша безнадежная ситуация. Гудело сегодня в бараке, как в улье”.
* * *
“Я влюбился в нее заново по фотографии. Ох ты, Жена! У меня все поет в душе.
Нинусь, будь благословенная за это письмо. Благодарю Тебя, всевышний Боже!”
* * *
Слухи о выезде. Настроение – розовое. Сегодня нас фотографировали в двух ракурсах – фас и профиль. С этим растет надежда, хоть никто еще не уехал отсюда.
* * *
Письма были, а мне снова ничего. Когда уже, Марысенька любимая, получу от тебя? Так обидно, когда другим приходят весточки, а мне нет.
* * *
Поляки все те же — вечно сварливые и несогласные! Ссоры и драки на повестке дня. Грыземся из-за чая и кипятка.
Впрочем, ничего удивительного – при таком скоплении военных трудно неидти в атаку.
Обсуждаем трудные темы. О проигранной войне, о том, кто виноват и как все должно было быть… Говорим о том, как пойдет жизнь после войны, о настроениях в Советах, о вшах, болезнях, об отьезде…
Письма нам выдают порциями – по одному в месяц. Письма приходят с замазанными словами, а то и целыми строчками.
* * *
Ночью тут один повесился. Поручик Захарский из Гродна. Ну, не выдержал.
Народ тут сходит с ума от тесноты и отсутствия новостей.
Сегодня весь день строили нары. Худший работник — Кшиштоф. Вот бы кому вообще ничего не делать.
До сих пор ворочались на голых досках. Наконец-то дали сенник – буду спать, как граф!
* * *
Мороз около 16 градусов.
Сенсация! Более 1000 писем.
В восемь часов вечера и я получил письмо. Плачу перед этим, во время этого и после.
Я не смел даже мечтать о таких добрых известиях. Маленькая ты моя! Какое событие. Весь этот день!!!
Первая спокойная – добрая ночь.
* * *
Сегодня Рождество, но в краю советском нет Бога.
Вчера вывезли всех священников. Куда – неведомо. Власти лагеря запретили нам петь колядки. Да пусть поцелуют нас в задницу! Петь будем весь вечер.
* * *
Готовимся к празднику – развесили еловые ветки, зажгли свечки. Делимся облатками и наперстком водки. Выкурили на троих последнюю папиросу “Силезия”…
На дворе ночь – как в книжках. Легкий морозец и снег! Сказочный праздник, если говорить о погоде…
Ночью, когда уже засыпал, меня разбудил дрожащий тихий хор – пели колядки. Так красиво и искренне. Слышно в этих голосах и тоску и отчаяние и собственное ужасающее бессилие.
Христос родился!
Время бежит быстро, и с каждым днем я все ближе к тебе, любимая!
* * *
Господи, сделай так, чтобы я вместе с товарищами вернулся в родную Польшу, к нормальным условиям труда … смог бы бы укрепить свою волю и характер, развивать свое тело и ум.
Господи! Помоги мне встретить милую, добрую, любимую женщину, которая родит нам детей и станет моею женой на всю жизнь.
Прошу тебя Господи и о том, чтобы у меня был клочок своей земли в тех полных озер синеглазых краях где можно отдохнуть от городского шума.
Но превыше всего прошу тебя, Всемогущий Боже, чтобы все это случилось в пределах Великой, Новой и Могучей Польши!
* * *
Земля теперь стала теплая. Уже два дня оттепель – страшное болото. Но с нашей одеждой это лучше, чем мороз.
Сегодня чувствую себя как-то нехорошо… Стал меньше курить, потому что эта махорка отвратительна.
* * *
Приснилось мне, как ты идешь, Марыся, в своем кремовом платье через парк. Боженка наша была в колясочке. Такая уже взрослая пани! Но ко мне почему-то не захотела идти. А вы ведь мне продолжаете сниться. Днем и ночью.
* * *
Грею воду для чая. Ночь ужасно холодная.
Снова показывали советское кино.
«Цирк». «Руслан и Людмила».
Зажигательные новости об отъезде в нейтральные государства. Дискуссии и проекты…
Сегодня забрали первую партию.
Теряемся в догадках – куда?
Среди других поехал и Витольд Булаховский. Жаль, больше не будет занятий по английскому языку. А я уже так к ним привык…
* * *
Наконец-то начали вывозить! Что-то носится в воздухе, Марысенька моя дорогая!
Ходят слухи, что на границе нас отдадут союзникам, а там перебросят на какой-то из южных фронтов.
Ох, чувствую – будет жарко! Будет шум и гам по всему миру! Будет еще музыка, под которую мы потанцуем!
* * *
После обыска в 16.55 (по польскому времени в 14.55) покинули Козельскийлагерь.
Нас посадили в тюремный вагон. Подобных вагонов я раньше никогда не видел (говорят, что в СССР 50% вагонов предназначены для перевозки заключенных).
Отправление со станции Козельск на запад.
Проехали станцию Ельня.
День начинается как-то странно.
В пять часов утра — ранний подъем в тюремных вагонах и подготовка к выходу.
Везут в «вороне» (страшно!).
Привезли куда-то в лес. Похоже на дачу.
Здесь снова осмотр. Забрали рубли, ремень, перочинный нож.
Забрали часы, на которых было 6.30. Интересовались моим обручальным кольцом.
Что дальше?
фото: Виктор Синкевич
