«Когда последние лучи солнца догорали на снежных вершинах, я находился еще под пятою горы Тот-Гог. Она, покрытая мрачною тенью, представлялась глазам моим в виде черного и грозного исполина. Было совершенно темно, когда я прибыл в деревню. Осетины встретили меня с зажженою лучиной и гостеприимно предложили мне убежище в лучшей хижине…
На другой день, с восхождением солнца, я окинул глазами деревню Тот. Она состоит из десяти каменных саклей, большею частью построенных в два яруса и тесно расположенных между собою. На западную сторону от деревни возвышается, в виде конуса, высокий гранитный курган, на вершине которого воздвигнут из каменных плит грубой работы небольшой четырехугольный осетинский жертвенник, называемый кивзет и во множестве обложенный жертвоприношениями, состоящими из турьих и оленьих рогов» — из записок русского путешественника, газета «Тифлисские ведомости», 1830 год.
Тоти — так теперь называется это место. Никто из нас еще ничего не знал о нем, когда мы пришли на ночлег в заброшенное село. Оно расположено высоко над дорогой, на горе, возле большого каменного кургана, показавшегося мне сначала обыкновенным холмом, покрытом колючками и травой.
«Это осетинское село. Когда-то там жил один дед. Но его уже давно нет там… Никого уже нет там…» — говорил нам мужик в одном их маленьких придорожных универсамов (так я прозвал крохотные сарайчики с надписью «Чай. Кофе. Вулканизация». Или еще что-то в этом роде… Во всяком случае чай и старые покрышки там точно можно найти).
Село было совершенно безлюдно. Судя по надписям на стенах в стиле «здесь был», мы опоздали лет на 50… В домах по прежнему стояли большие глиняные кувшины для вина. Последние, разумеется, были пусты.
Жители оставляли свои дома не в спешке. Они уходили постепенно, семьями, дом за домом…
Говорят, несколько лет назад здесь еще видели кого-то. Хозяин приходил наведаться в свою старую саклю. Был и другой, все еще живший там старик, который просто давно не показывался на глаза, и о котором все успели забыть, как вдруг кто-то зоркий, с орлиными глазами, рассмотрел его снизу, с дороги, и сказал соседям: «смотри, это старый Мусса. Он еще там… Он все еще там».
И так несколько дней в поселке, что внизу у дороги, вспоминали старого Муссу из Тоти. А потом он снова исчез.
С тех пор никто больше не показывался на горе Тот-Гог.
Мы разбили палатку на длинном балконе старого дома. Была долгая ночь тостов и молитв… Грузинские тосты – как короткие молитвы друг за друга. Мы молились до полуночи.
Продрав глаза с рассветом и высунув нос из палатки, я увидел совсем другой пейзаж.
Все было белым бело: горы, долина, склон, по которому мы поднимались. И сквозь ущелье, в километре от нас, клином, как звено истребителей, летело семейство орлов.
Я видел их, пока они не скрылись за одной из гор, закрывавшей вид на дорогу, которая вела к поселку Степанцминда и дальше, в сторону Владикавказа.
Позже в то утро я забрался на небольшой холм, возвышавшийся над селом Тоти; тот самый, который, как оказалось впоследствии, был курганом с жертвенником на верхушке. Там, наверху, схватившись рукою за камень, чтобы помочь себе при подьеме, я почувствовал ладонью неприятную, теплую слизь.
Да, это было оно…
Я не орнитолог, и не большой специалист в разновидностях птичьих экскрементов, но что это еще могло быть на самой вершине холма; на чистом, без следа живого существа, камне?
Спустившись вниз, я продемонстрировал руку моим спутникам.
«Ну что, поздравляю» — сказал один из них. «Влез…»
«Это – орлиное!» — с гордостью произнес я.
«Не льсти себе» — ответил тот.
Я не стал спорить. Что они понимают в птичьих делах!
текст и фото: Алексей Бобровников
Тотъ, с ятью на конце, называлось когда-то это село. Гора же, возвышавшаяся над ним – Тот-Гог, по-осетински – гора Тот.
