Редакция «Чтива» присоединяется к поздравлениям с наступлением по китайскому календарю года Черного Дракона.
Главные новости года прошедшего — художник Владимир А. Чебыкин завершил работу над серией иллюстраций к повести «Приличным девственницам все труднее в наши дни» (автор — А. Бобровников).
Сегодня Черный Дракон получает первое подношение в виде нескольких девственниц в строгих, элегантных костюмах, а читатели — фрагменты повести, которая, мы надеемся, прийдется вам по вкусу.
В ближайшее время редакция сообщит о подробностях выхода в свет нового чтива, пока же публикует первые страницы рукописи.
Предисловие (начитано автором во время первого публичного чтения повести осенью 2010 года в Киеве)
Часть первая «Экскурсия в нижний город»
1.
Девушка поставила сумку на бетонный парапет, туда же – наполовину пустую бутылку шампанского. Эта бутылка не первая (еще и какая не первая – знал бы он!)
Из наркотиков с ней только никотин, да и то в сигаретах, толщиной с крысиный хвостик.
В тот вечер он прогуливался, кажется, с Катей.
Кажется-Катя была всем хороша, кроме едва заметного запаха лежалого белья (откуда только берется этот запах и как они сами его не ощущают!) и еще мысли о том, что все это у него уже было.
Но если первое отчасти поправимо (пользоваться стиральной машинкой можно и научить), то второе чувство не отстираешь, не выгладишь, не вытравишь никаким порошком.
Второе чувство называется «пустота».
Пустота. Пусто Tide.
Со стороны выглядело так: вот идет он (справа), вот Катя (слева), а по его правую руку (ничто не заслоняет вид на парапет) торчит эта странная девушка. Длинноногая, лица на ней нет (голова наклонена вниз, волосы сбились на лоб), локти на каменной кладке.
«Обдолбившаяся модель, – решил он. – Интересно, что она здесь делает?»
Спит? Думает? Блюет?
Думает и блюет?
«Нанюхалась какого-то дерьма». – Подумал он с досадой и мысленно добавил: «Когда же все это кончится…»
Что кончится? К чему он это подумал?
«Когда же все это кончится» – одна из дежурных фраз, не означающих ничего конкретного, и уж тем более не предполагающая ответа.
Воздух был горячий и сырой, как в тропиках.
Может быть это кончиться? Жара?
Солнце садилось, но зной, превративший город в гигантский гриль, не спадал с приходом сумерек. После дождя от асфальта поднимались струйки пара.
Этот прохожий ненавидел тропики, и уж тем более тропики мегаполиса – смрад, перегар от машин, перемешанный с тяжелым духом человеческих испарений.
Мужчине, чьими глазами мы смотрим сейчас на мир, около сорока.
Лысоват. Глаза острые.
Старый лис.
Хромой лис: припадает на одну лапу…
Его зовут Акопян. Беженец, сын беженца.
Человек, верящий в потустороннее, и, вопреки происхождению, напрочь лишенный практической жилки.
Проходя мимо девушки, Акопян сделал снимок внутренним зрением…
«Лучшие кадры всегда случаются, когда камеры нет под рукой». Вспомнив об этом, он в очередной раз поклялся всегда брать фотоаппарат с собой, и тут же о своем обещании забыл.
Обещания самому себе. Кто за них поручится?
Акопян обернулся, чтобы внимательнее рассмотреть экспонат, торчавший у парапета.
Здесь, на руинах старого храма, обычно тусят хиппи и другие любители лежать на земле, вперившись в облака. Манекенщицы редко забираются на такую высоту…
«Что она здесь делает?..»
Как и другие, въедливые и прилипчивые, как вопросы из кроссворда, адресованные даже не тебе, но иногда часами не дающие покоя (что-то вроде «назовите столицу Великих Моголов?» или «кто был первым американским президентом, умершим от многословия?») вопрос «что она здесь делает?» прицепился – не отдерешь.
Длинноногая модель могла забрести сюда из бара «Прет-а-порте» – была в том районе такая претенциозная забегаловка, место сбора киевских манекенщиц. Сейчас там не то фаст-фуд не то арт-галерея, а может даже и арт-фуд-галерея (место, где, по выражению одного моего приятеля, «можно отведать кухню фьюжн: оливки с косточками от маслин»).
Вероятно, выбравшись из этого гастрономического чистилища, девушка доковыляла на своих высоких каблуках до вершины Андреевского холма и тут продолжила вечеринку наедине с собой, достав из пакетика какой-нибудь гостинец.
Кокс, ЛСД, амфетамины…
Одна из женщин Акопяна прятала все это под бюстгальтером. Под левой грудью – кокс, под правой – амфетамины. Или наоборот… Сейчас он не хотел вспоминать.
Не хотел, и тем не менее вспоминал, шагая вниз по брусчатке, пока особа, с которой он шел под руку, лепетала какой-то вздор. Даже не вздор… «Вздор» – это ведь что-то вздорное, а ее слова были ватой, набором несущественных междометий.
«Одну из женщин», о которой вспоминал Акопян, звали Кристиной.
Когда он думал о ней, «одна из» теряло хвост и оставалось (выраставшее, к тому же, до всех заглавных) – ОДНА.
В глубине души он все еще любил её.
Без «глубины», «души», и «любви».
Попросту…
Он все еще её.
2.
Сообщение из чата ввалилось в диалоговое окошко как раз в тот момент, когда Акопян собирался выключить компьютер.
– Tuk-tuk! S dobrim utrom! 🙂
Обычно он не отвечал на такие бессмысленные месиджи, еще и со смайликом в конце строки.
Ох уж эти чертовы смайлики!
Мог ли предположить писатель Набоков, ответивший однажды на бездарный вопрос журналиста двоеточием, снабженным закрывающей скобкой, что спустя полвека его ироничная находка превратится в настоящую «смайл-индустрию»?
Художники-аниматоры теперь дорисовывают незатейливым графическим фигуркам руки, ноги и хвосты. Все это – чтобы заполнить словесную яму, не дать сдохнуть безнадежно скучной фразе.
Теперь в электронных письмах кишмя кишат улыбчивые смайлики-колобки; размахивающие большой кувалдой гневные смайлики; однополые, бесполые, гетеро- и гомосексуальные человечки, целующиеся взасос; смайлики, поющие серенады, танцующие джигу.
Они так и просятся в конец предложения, подставляя автору плечо. Мол, не будь таким серьезным, расслабься, улыбочка!
Подключитесь до конца месяца и получите в подарок 30 дополнительных СМСок. И бонусный набор новых веселых смайликов!
Полный презрения к смайликам и проклиная собственную патологическую неспособность к импровизации, Акопян рассматривал фото девушки, постучавшейся в его окно.
А посмотреть было на что! Такой, как она, достаточно прислать письмо со случайным набором символов, чтобы адресат на коленях, как Кай, стал собирать осколки мертвых букв, пытаясь расшифровать ее послание. Он переставлял бы символы так и этак, переводя из латиницы в кириллицу, надеясь, что набор бессмыслицы, попавший ему в руки, – лишь обычная ошибка билингва, забывшего сменить языковой интерфейс. Так из какофонии вроде «lfdfq dcnhtnbvcz» должно было бы получиться «давай встретимся». И пока она не успела заметить ошибки и прислать исправленный вариант, получатель абракадабры отправил бы в ответ какую-нибудь очаровательную сентенцию.
Тонкий намек, терпкий и манящий, который ей пришлось бы расшифровать.
Что за сокровища присылал бы он ей! Каждое новое слово в цепочке становилось бы приманкой, обещанием еще большего удовольствия, приглашением к танцу со словами (будто танцу со шпагами) – этому отточенному и филигранному представлению, в которое она невольно оказалась бы втянутой.
Сначала можно было бы отправить ей что-нибудь из отполированных классиков, а потом, на десерт, вычурную строфу из произведений изобретателя смайла. Что-нибудь вроде: «О, поклянись, что веришь в небылицу, что будешь только вымыслу верна, что не запрешь души своей в темницу, не скажешь, руку протянув – стена…»
Но сейчас все было иначе. Стоило ей написать «tuk-tuk», и в голове Акопяна тут же образовалась словесная пробка.
Мысли гудели, хлопали дверьми, взывали к светофору, тщетно требуя включить «зеленый»… и не двигались с места.
Акопян написал ответ.
Cтер, чертыхнулся, написал еще, добавил смайлик, убрал смайлик.
Инстинкт Акопяна-охотника, первобытного дикаря с гиканьем несущегося за яркой добычей, взял верх над Акопяном-меланхоликом.
Наконец руки набрали фразу и отправили ее вглубь сети…
Уже нажав «enter» он обнаружил, что вместо цепочки с таким трудом рождавшихся слов, переслал назад пустой ящичек для сообщений…
Не хватало только смайлика в конце, чтобы расписаться в собственном бессилии…
Но она ответила.
«Я сижу в чужой стране и скучаю. А ты?»
«Я? Вот уже полгода не выбирался из Киева, сплошная работа. Тебе не понять…»
«Ты хочешь сказать, мне не понять что такое работа?»
Где-то там, в Токио, ее лицо сделалось разъяренным. Ей показалось, что он, еще не зная ее, уже прилепил ценник.
Как же она устала от людей, полагающих, что ходить по подиуму – самое легкое из приятных ничегонеделаний. Следующее за ним – только мягкая, фривольная походка дорогой шлюхи, работающей на одного, в худшем случае – двух-трех хозяев, занятой, собственно, делом не больше часа в день.
«Итак, ты ходишь по подиуму в потрясных шмотках, и заставляешь маленьких человечков подпрыгивать от восторга?» – в конце строки он прибавил самый самоуверенный смайлик из всех, что были под рукой.
Шутить пытается…
Не смешно, Акопян.
Неуклюже, Акопян.
Или даже: «Ну и дурак ты, Акопян!»
Вот чем обычно возвращались ему остроты.
«Они не такие уж симпатичные, чтоб ты знал» – на том краю света она продолжала шипеть от злости.
А в голове у него вертелся еще с десяток вопросов, таких же идиотских, как предыдущий. Задающий слишком много вопросов никогда не получит того, что достанется тихому и скромному наблюдателю. Теперь уже мы с Акопяном знаем это, а ведь раньше каждый из нас привык спрашивать, не заботясь о результате.
Ответы получались размытые и уклончивые, а люди прятались в своих скорлупках, чтобы больше уже никогда не высунуться из них.
– Ты раздеваешься перед ними?
– Ты спишь со своим менеджером?
– Сколько раз ты делала это за деньги? За связи? За право получить работу?
– Был ли у тебя секс с женщиной?
Десятки других: провокационных, откровенно порнографических вопросов вертелись у него в голове.
Но Акопян спросил только:
«Почему ты одна?»
Не самый приятный вопрос, если разобраться. Почему он один? Хотелось ли ему говорить об этом?
Но она ответила.
«Я в чужой стране… Тут повсюду только маленькие человечки, которые смотрят на меня снизу вверх и просят сфотографироваться. А еще по соседству живут двое мальчиков. Они каждое утро бреют себе грудь и спрашивают, не слишком ли поправились за неделю…»
«А чем ты занимаешься по вечерам?» – спросил Акопян.
«Перечитываю Льюиса Кэролла. Играю в «го» с педерастом Карлом… Травлю офорты» – последовал ответ.
Акопян недоумевающе уставился в монитор, протер глаза, обмяк, чихнул, и, расслабившись, откинулся на спинку кресла…
В этот момент охотник стал дичью.
А разве не так было всегда?
